Кулинарная книга
Шрифт:
Думает ли человек о сексе, когда гуляет? Если я об этом думал, значит, человек действительно меня заинтересовал. Подумал и испугался, смогу ли я свою студентку, если вдруг до этого дойдет, аморально ли это. По дороге почти не разговаривал и не пытался ее развлекать. Так, в раздумьях о высоком и низком мы топтали осеннюю листву, пока не добрались до метро. На эскалаторе я стоял на одну ступень ниже Вероники, взгляды наши слились в один, мысли — в одну. Скоро стало понятно, что и желания тоже устремились к одному, едва она невинно спросила:
— Вы
— Только когда занимаюсь, — так же невинно ответил я и привлек ее к себе. Метро становится чудным аттракционом, если вам там есть с кем целоваться. Мне — было.
Клим
— Hola amigos! Que tal? — начал я по обыкновению пару на следующее утро. Зрители вяло улыбнулись и молчаливо поздоровались в ответ. Рабочий день запомнился свежими булочками с корицей и хорошо сваренным кофе. Удивительное сочетание, настоящий секс для тех, у кого его не было этой ночью. У меня не было. После пар я позвонил своему другу-художнику, который творил в мастерской неподалеку от университета.
— Привет, Клим. Как ты?
— Работаю.
— На чай можно зайти?
— Заходи, если не будешь отвлекать меня от работы.
— Не буду. Купить что-нибудь к чаю?
— Возьми водки, все остальное есть.
Хорошо, когда у человека все есть. Я любил самодостаточных людей, да и сам старался быть таким. Но быть и стараться — понятия очень далекие друг от друга. Я еще не был.
— С натуры рисуешь?
— Я в натуре… рисую. Один я, сам себе натура. Хорошо, что позвонил, мне как раз нужно твое участие или сочувствие, даже не знаю, как назвать.
— Хорошо, буду минут через сорок.
— Давай, жду.
Мастерская располагалась на седьмом этаже дома-колодца. Дом был старый и без лифта. Я поднимался медленно и заглянул в колодец уже в самом конце пути. Высота опьяняла. Плюнул в глубину, назло народной мудрости. Слюна плюхнулась в темной бездне первого этажа. В этот же момент открылась дверь, и меня встретило большое доброе тело моего друга. Мы обнялись, я вошел первый. В мастерской было накурено, радио играло «Дым над водой». Клим к моему приходу уже заварил чай. На маленьком столике перед диваном стояли мокрые, но чистые чашки.
— Алекс, на тебе лица нет, — повернул он меня к свету. — Признавайся: чем ты болен?
— Ею, хочешь, познакомлю?
— А если это заразно? — громко засмеялся он.
— Ты знаешь… — начал я.
— Нет, — он меня перебил.
— Да, лучше тебе этого не знать. Могу только добавить, что она идеальна.
— Трудно любить идеальных: не за что зацепиться.
Я скинул куртку на стул и отдался дивану, а мой взгляд — картине, над которой работал Клим.
— Ничего не говори, — пригрозил он мне лезвием для заточки карандашей и начал им резать хлеб. Потом принялся за колбасу. Он не любил обсуждать свои картины вслух.
— Про себя можно?
— Про себя можно, так что там про тебя? Кроме того что ты влюбился.
— Разве этого мало?
— Я же
— Работаю.
— А ночами в Интернете?
— Да ты сам все знаешь!
— Интернет словно женщина, стоит только войти — и уже в сетях. Необходимо определиться, какая тебе ближе.
— А если обе? Одну ты любишь, а с другой просто легко, и ты любишь ее, когда хочешь.
— С женщиной просто только в одном случае: если она тебе не принадлежит. Мне лично достаточно одной, но идеальной.
— Ну и что такое, по-твоему, идеальная женщина?
— Женщина, с которой я живу, — не задумываясь, ответил Клим. — Черт, голова сегодня трещит, а может, это душа сохнет?
— У всякой души свой насморк, своя слезливость, своя температура, своя ломота, — подтвердил я.
— И переохлаждение всему виной, — добавил Клим.
— Лучше вином, это тебе, — достал я бутылку водки и поставил в середину стола.
— Ты с ума сошел? С каких пор ты перестал понимать мои шутки? Мне еще целый вечер работать. Хотя для головы это может быть приятным откровением. — Он уже откручивал сосуду башку.
— Я пас, — налил я себе чаю.
Он достал одну рюмку и, наполнив ее, сразу же выпил. Закусил скучавшим в вазочке мармеладом.
— Вчера на презентации одной книги был в издательстве.
— Ну и как?
— Книга — дерьмо, зато коньяк был хороший.
— Теперь понятно, откуда головная печаль, — пригубил я чашку с чаем.
— Вечером заливаем грусть, утром — сушняк, так и переливаем из пустого в порожнее, — Клим налил себе еще одну. Махнул и снова закусил мармеладом. — Что-то не клеится сегодня, может быть, встал не с той ноги?
— А может, не с теми лег?
— С теми, с теми. Цвет мне нужен. Никак не могу поймать нужный тон. Темпера имеет такую особенность, что, когда подсыхает, меняет оттенок, — уже мешал краски на палитре Клим.
— То же самое можно и про людей сказать. С утра у каждого свой оттенок. Сразу видно, с кем спал, где и сколько, — вытянул я свежий журнал из кипы, чтобы не мешать творцу, и начал просматривать заголовки.
Минут пять прошло в тишине, только еле заметный скрип кисти по холсту: Клим усиленно что-то затирал в поисках тона.
— Я еду в Париж, — невозмутимо продолжал выводить цвет Клим.
— Серьезно?
— Вполне.
— Надолго?
— Надеюсь. Мне на следующей неделе должны привезти готовые подрамники с холстами. Тебе придется их встретить и рассчитаться. Оставлю деньги и ключи, мастерская тоже будет в твоем распоряжении. Я дам твой номер мастеру, он сам позвонит. Его зовут Прохор.
Клим достал сигарету из пачки и закурил. Он походил немного, затем сел на стул и стал вдумчиво изучать свое произведение. Табачный дым окутал его лицо, которое и без того было достаточно одухотворенным: лысый череп, мощный лоб, большие глаза с длинными ресницами, красивый правильный нос, полные вдохновенные губы. Ниже — подбородок, который изящно подчеркивал профиль. Настоящий художник.