«Культурная революция» с близкого расстояния. (Записки очевидца)
Шрифт:
Поездка была для меня очень интересной, но я не стану отвлекаться от темы своего рассказа описанием всего увиденного. Скажу только о том, что связано с «культурной революцией». Я заметил, что волна движения докатывалась до периферии пока медленно.
В небольшом горняцком городе Тунчуани, где мы неожиданно, из-за оползня, заночевали в гостинице рудоуправления, к нам с Ма подошел местный инженер. Он возбужденно расспрашивал Ма о «культурной революции» в Пекине и, всему удивляясь, твердил:
— У нас такого не было… Еще не было…
В Яньань нас повезли на автобусе по узкому, скверно вымощенному шоссе.
Из окна автобуса и на остановках я видел то, чего нельзя было скрыть: полное отсутствие сельскохозяйственной техники на полях, ручной труд, крохотные, но прекрасно ухоженные индивидуальные участки.
Молотьба, которую я наблюдал, проводилась цепами, вручную. Ишаки с шорами на глазах брели по кругу, вращая жернова, — это помол. Самым страшным бичом было отсутствие тягла. Смотреть на людей, перетаскивавших на себе тяжести, на людей в роли вьючного скота в XX веке просто больно. Лошадей же под перевозки явно не хватало, хотя на большой дороге, по которой мы ехали, попадались подводы, загруженные до предела выносливости животных. Грузовики даже здесь, на одной из немногих в стране пригодных для автотранспорта дорог, были редкими гостями, да и то зеленая армейская краска и подтянутые фигуры солдат выдавали их военное предназначение.
В сельских магазинах, вернее, лавках не было в продаже ни мяса, ни рыбы, ни молочных продуктов, но последнее, впрочем, вполне естественно, ибо коров в Китае не держат. Торговали галантереей и тканью по карточкам. На прилавке меня поразила соль. Она лежала грязной глыбой, которую можно было бы, по моим понятиям, предложить разве лишь какой-нибудь звероферме. На мой вопрос, кому соль предназначена и почему нет в продаже чистой, продавец объяснил, что крестьяне предпочитают грязную соль, потому что она дешевле.
— Вы не думайте, люди в таком виде ее не едят, — говорил он, заметив мое смущение, — крестьяне сами обрабатывают ее, они ее дома выпаривают, очищают и едят чистую белую соль. Они не хотят платить денег за то, что могут сделать своими руками.
Я видел каменные ступки, в которых крестьянки толкут зерно для каши. Это был застывший, законсервированный мир, лишенный следов технического прогресса. Источником энергии служили по-прежнему человеческие мускулы.
Конечно, об извечной отсталости китайской деревин я знал, по поразило меня именно отсутствие изменений. Ведь должно же было появиться что-то повое» Но его не наблюдалось.
Новое пришло в деревню в старом обличье. Как и многие века тому назад, предпринимались грандиозные ирригационные работы. Прежде их начинали обычно основатели китайских династий, сгоняя крестьян на бесплатный труд — отбытие повинности казне. И в наши дни был применен этот способ. Но строительство ирригационных систем, основанных на самотеке, без насосных станций, стремление к максимальной протяженности каналов, скверное инженерное обеспечение приводили к затратам труда впустую. Окруженные каналами поля иссыхали, потому что в них не было воды. Реки провинции Шэньси текли жалкими струйками, не будучи в состоянии напоить подготовленные к орошению площади.
Сама Яньань — небольшой городок с очень красивой пагодой — стоит на слиянии двух горных речек. Пейзаж в этом районе куда веселее: воды больше, горы покрыты зеленью низкорослых деревьев и кустарников, внизу — сады, великолепная кукуруза и китайское просо.
В течение десяти лет город являлся центром, откуда Мао Цзэ-дун осуществлял свое руководство. Кроме всяких выставок, памятных мест и музеев нам показали и стариков, помнивших встречи с ним.
Экскурсовод много и долго говорил о мудрости председателя Мао, о его близости к народу, о том, что при обсуждении вопросов о сельском хозяйстве он совершил историческую прогулку в ближайшую деревню. Затем выступил старик-крестьянин и опять говорил восторженными словами о встрече с председателем — это случилось давно, еще в начале сороковых годов, — но ничего конкретного тоже не сказал.
Пришлось спрашивать самому:
— Где вы встретили Мао Цзэ-дуна?
— Я пошел в горы собирать траву, — сказал старик, — а навстречу мне по горной тропинке идет необыкновенный человек! Я не знал тогда, что это сам великий председатель Мао, я думал, это кто-нибудь из важных ганьбу [4] , поскольку мы знали, что ЦК партии расположился в пещерах недалеко от нашей деревни.
— Он был один?
— Он шел один, а сзади было несколько бойцов, но далеко позади.
4
Ганьбу — кадровый партийный работник.
— И вы с ним говорили?
— Да. Я не знал, несчастный человек, что это сам председатель Мао.
— А что именно он вам сказал? Вы не забыли его слова?
— Как я мог забыть?! Все помню.
— Повторите, пожалуйста.
— Председатель спрашивал, а я отвечал. Он спросил, сколько у меня в семье ртов и сколько нужно зерна на каждый рот, чтобы дожить до весны, спросил, что я сею и какой получаю урожай. Потом он попрощался со мной и пошел обратно…
Мао Цзэ-дун жил замкнуто, не общаясь с простыми людьми. Интересовали же его в этом случае, вероятно, размеры налогообложения. Он хотел брать с крестьян такой налог, чтобы получить максимальное количество зерна. Поэтому и стремился выяснить размеры минимума, необходимого для поддержания жизни человека. Минимум этот был невысок, потому что весной и летом пищу крестьян составляли зелень, овощи и плоды. Зерно, которое выдерживает хранение и транспортировку, было незаменимо для крестьянского питания только в зимний период.
Если в яньаньские годы тяжелое положение как-то оправдывало политику максимальных изъятий продукции, то сохранение подобной системы сейчас выглядело какой-то экономической дикостью. А между тем дело обстояло именно так.
«Идеи» Мао Цзэ-дуна сложились в Яньани, не без гордости говорили местные экскурсоводы. Скоро и воочию я убедился, что с тех лет маоистская политика в деревне осталась неизменной. Узнал я об этом уже не в Яньани, а в соседней провинции, куда наша группа попала после посещения Лояна и Чжэнчжоу.