«Культурная революция» с близкого расстояния. (Записки очевидца)

Желоховцев Алексей Николаевич

Таков был вывод: без писателей можно обойтись, сами, мол, напишем «хорошие» произведения, которые нам нужны!

Немедленно после публикации беседы китайские газеты и журналы запестрели отрывками из романа с продолжениями и без, хвалебно-подхалимскими статьями критиков, надменными выступлениями самого автора, делившегося уникальным опытом работы. Чуть ли не ежедневно печать напоминала об «эпохальном» романе, а его автор стал фигурой.

В речи Го Мо-жо, которую он произнес в апреле 1966 года, ученый и писатель рассыпался в похвалах «Песне об Оуян Хае». «Это эпохальный роман… — говорил Го Мо-жо. — Автор действительно живо показал Оуян Хая, живо отразил идеи председателя Мао. Товарищ Оуян Хай погиб в 1963 году, автор вместил в этот роман почти все курсы и политические установки до 1963

года и почти все идеи председателя…»

Действительно, незаурядная полнота для художественного произведения!

В начале «культурной революции» Цзинь Цзин-мая не трогали. Более того, он продолжал громогласно восхвалять Мао Цзэ-дуна, его «идеи» и политику, кидая камнями критики и доносов в тех, кто попал в беду. Оседлав «эпохальный» роман на манер белого коня, Тао Чжу, покровитель удачливого автора, въехал в Пекин, чтобы стать в самой столице заведующим отделом пропаганды ЦК КПК, придя на смену осужденным в ходе движения прежним руководителям.

Летом 1966 года роман печатался тираж за тиражом. Его читали на обязательных политзанятиях наравне с газетными передовицами, объявив образцовым. Тао Чжу не стеснялся власть употреблять, чтобы популяризировать свое литературное детище.

Роман написан о новом герое — маоцзэдуновце. Китайская пропаганда постепенно подходила к этой фигуре. Сначала еще в 1959 году Мао Цзэ-дун отверг самое понятие социалистического реализма и объявил, что китайская литература должна иметь свой собственный, «более передовой» творческий метод: «сочетание революционного реализма с революционным романтизмом». Образцом совершенства в литературе в духе новых требований были немедленно объявлены стихи самого Мао Цзэ-дуна, который вкусил полную меру литературной славы из сотен захлебывающихся критических статей.

За стихами Мао Цзэ-дуна другие «шедевры» не последовали. Китайская литература хирела, и пропаганда решила, что надо «слиться с жизнью»: героев брали из «действительной жизни» и возвеличивали их во всех родах и видах искусства. Все герои — солдаты, и притом не живые, а мертвые. Мертвых возвеличивать безопаснее: они сами уже не заговорят, а от их имени говорить можно все что угодно.

Оуян Хай совершил действительно героический поступок. 18 ноября 1963 года воинская часть переходила железнодорожный переезд. Из-за горы появился поезд, и лошадь в артиллерийской упряжке с испугу дернула и застряла на полотне. Катастрофа казалась неминуемой. Оуян Хай бросился на рельсы и, подняв лошадь на дыбы, вытолкнул ее с полотна железной дороги, но сам попал под поезд, был тяжко изувечен и умер в тот же день в больнице.

Героизм Оуян Хая официально объявили результатом изучения «идей» Мао Цзэ-дуна. Но не забудем, что и до появления «идей» Мао китайское революционное движение не знало недостатка в героях. Оуян Хай прожил двадцать три года и совершил героический поступок. Приписывание любого подвига «идеям» Мао Цзэ-дуна принадлежит, конечно, не ему, а китайской пропаганде, прежде всего армейским политорганам.

После смерти Оуян Хая началась его канонизация по всем правилам маоистской иерархии. Автор романа Цзинь Цзин-май получил прямое указание: «Через рост Оуян Хая отобразить изменения в частях за последние несколько лет». Он сам приводит полностью и без стеснения это указание в статье «Замысел и создание «Песни об Оуян Хае»». Знакомство с героем автор начал с того, что выслушал на специальном собрании речь Тао Чжу, который совмещал должность секретаря Центрально-Южного бюро ЦК КПК с постом политкомиссара соответствующего военного округа. В приложении к роману от октября 1965 года автор писал: «Без внимания, заботы и указаний командиров всех ступеней этот роман вообще никак не мог бы быть написан». Он откровенно поблагодарил все инстанции: командование и политработников воинской части № 6900, гуйянский уездный комитет КПК, редакцию журнала «Шоухо», армейское издательство «Цзе фанцзюнь вэньи шэ». Инстанции предоставляли материалы, отбирали конкретные эпизоды, участвовали в определении развития сюжета и характеров действующих лиц.

Каким был настоящий Оуян Хай, выяснить теперь невозможно. Сконструированный герой поглотил человека. Идеальный тип маоистских героев описал

сам автор романа Цзинь Цзин-май: «К тому времени, как в частях началось в широких масштабах изучение сочинений председателя Мао, имелось немало таких бойцов, чей культурный уровень до вступления в армию был настолько невысок, что они могли высказать очень мало путного. Первая книга, которую они прочли до конца после поступления в ряды революционной армии, была «Служить народу». Однако если уж они выучат одну фразу, то сразу же применяют ее в жизни; как председатель Мао сказал, так они и поступают, поступают от всего сердца и с чистыми помыслами. Они поистине достигли душевной чистоты без грана эгоизма и корыстолюбия. Это новые люди шестидесятых годов, новые люди, поднявшиеся от примитивного понимания до вооруженности идеями Мао Цзэ-дуна».

Здесь сказано больше, чем кажется на первый взгляд. Пропаганда в армии явилась началом всеобщего насаждения «идей» Мао в стране. При этом пользовались в первую очередь невежеством новобранцев. Невысокий культурный уровень в Китае граничит с неграмотностью. Даже среди поступивших на первый курс университета из деревни по особой квоте имелись юноши, не прочитавшие ни одной книги в жизни, и хорошо, если они читали все страницы своего учебника — единственной книги, которую они видели вообще. Газеты деревенские пареньки тоже не читали: за всю жизнь им удавалось подержать в руках два-три номера. Статью Мао Цзэ-дуна «Служить народу», которую первой вкладывают в руки начинающего приобщаться к истинам маоизма, ему просто не с чем сравнивать. Она занимает всего три странички, и Цзинь Цзин-май называет ее «книгой» из низкопоклонства перед автором.

Маоистский идеал человека, который раскрывает Цзинь Цзин-май, именно таков: изначальная чистота, «незараженность» культурой, вплоть до полной и откровенной неграмотности, когда человек «может высказать очень мало путного»; затем изучение сочинений Мао Цзэ-дуна, но не всех, а специально отобранных для простого народа; буквальное применение «идей» в повседневной жизни, вернее, умение представить все обычные, диктуемые здравым смыслом поступки как «вдохновленные», «предуказанные» «идеями» Мао Цзэ-дуна. Под изучением имеется в виду прежде всего простая зубрежка, но не индивидуальная, а предпочтительно коллективная, так как она вернее отупляет многих сразу.

В заявлении Цзинь Цзин-мая ясно выступает заинтересованность маоистов в низком образовательном уровне и прямом бескультурье трудящихся. Не будучи способными развивать народное хозяйство страны, консервируя его низкий технический уровень, они неизбежно приходят к необходимости останавливать и рост людей, которых им иначе некуда девать. С другой стороны, система маоизма чувствует себя спокойно, только лишив человека всякой возможности сравнения; опасность для нее исходит от любой книги, образование само по себе подозрительно, и «новые», «лучшие люди», кроме книг Мао Цзэ-дуна, ничего не читают и не читали. Их достоинства аналогичны религиозной святости, не требующей ничего, кроме слепой веры и «чистоты духовной».

Наконец, привычка сообразовывать свои поступки и действия с изречениями Мао Цзэ-дуна вырабатывает автоматизм повиновения этим «самым высоким указаниям», каковы бы они ни были. Слепое подчинение слову Мао — важнейшая основа культа личности в Китае.

Роман «Песня об Оуян Хае» — этот образчик маоистской пропаганды — прожил жизнь столь же краткую и эфемерную, сколь и бесславную. О его провале у меня еще будет случай сказать ниже.

Во время поездки по стране мне бросилась в глаза упорно и повсеместно проводимая политика перемещения людей. Из сианьских партийных работников, с которыми я встречался, ни один не был коренным сианьцем. Ван, например, был родом из Шаньдуна, многие являлись выходцами из Шанхая и т. д. То же самое наблюдалось и у фабричных рабочих. Я не встречал среди них местных уроженцев. Молодежь, отобранная для работы на фабрике, съезжалась из разных мест. Самих же молодых сианьцев, если их принимали в число рабочих, отправляли в другие провинции. В этом принципе набора кадров я усмотрел желание центральной власти лишить местных руководителей и крупные организованные коллективы опоры в коренном населении.