«Культурная революция» с близкого расстояния. (Записки очевидца)

Желоховцев Алексей Николаевич

— На шестьдесят процентов! И разумеется, на основе идей Мао Цзэ-дуна, — прозвучал ответ.

Всегда любезная улыбка Такараси вдруг сменилась откровенной ухмылкой.

— Наверное, вы все же стали вносить минеральные удобрения? — продолжал он.

— Да, конечно, — подтвердил бригадир, не желая, видимо, лгать. — Но идеи Мао Цзэ-дуна всего важнее!!. — И он понес привычный пропагандистский вздор.

Слушая его, Такараси насмешливо фыркал.

В Сиани нашу разнонациональную группу поместили в лучшем

отеле, где прежде останавливались богатые иностранцы — их теперь мы не видели в Китае нигде.

В холле нас встретил молодой человек с необыкновенно тонкой и длинной шеей и совершенно птичьей маленькой головой. Он назвался Ваном, партийным работником Сианьского университета. К нему скоро присоединились работники провинциального и городского комитетов КПК. Пока мы размещались в номерах, они оживленно беседовали с нашими сопровождающими. Мой фудао Ма в их глазах был столичной фигурой. Местные обращались к нему особо почтительно, называли «Лао Ма», что принято только в обращении к старшему по возрасту и достойному человеку, а Ма был моложе своих собеседников.

— Вы прибыли из самого Пекина? Из резиденции самого председателя Мао? — вежливо осведомлялся Ван, хотя отлично знал, откуда мы приехали.

— Да, — с достоинством отвечал Ма. — В Пекине сейчас огромный подъем. Там занимаются культурной революцией! Даже на сон не хватает времени.

— У нас тоже проходит культурная революция, — обмахиваясь веером, сообщил Ван. — Когда вы освободитесь, приходите к нам, чтобы не спеша поговорить за ужином.

Ма с чувством превосходства столичного жителя поблагодарил его. Мне, разумеется, очень хотелось бы послушать их разговоры, но, зная, что это невозможно, я решил сам завести беседу:

— А что, у вас горком партии тоже черный? Его уже разогнали или еще нет? — без обиняков спросил я.

Сианьцы растерялись.

— В Пекине всем известно, что прежний горком был черным и разогнан, — поторопился внести ясность Ма. — Это не секрет. В нашем университете революционные товарищи уже покончили с черной бандой из парткома и ректората!

— О! — вырвалось изумленно-испуганно у Вана, быстро работавшего веером.

— …Потом у нас была «рабочая группа», но она страдала правым оппортунизмом, — продолжал, вдохновляясь, Ма.

Но тут его остановил горкомовец:

— Давайте поговорим после. — И, обращаясь ко мне, сказал: — В Сиани нет и не может быть черных организаций. Но и у нас тоже идет великая пролетарская культурная революция. Революционные массы в данное время демонстрируют по центральным улицам в поддержку великой культурной революции. Наша партийная организация руководит ими.

Значит, сианьские организации пытаются удержаться на поверхности, подумал я. Удастся ли им это — вопрос другой. Все же в Сиани дела шли пока еще иначе, чем в Пекине, порядок и дисциплина там сохранялись, буйства не было — я убедился в этом сам. И демонстрации были похожи на обычные праздничные шествия. Положение партийных органов оставалось пока прочным.

Мы

осматривали город. Пагоды времен танской династии, развалины древней столицы, музей стел с древними каллиграфическими надписями — «каменный лес», богатейший исторический музей… В Сиани есть что посмотреть. Побывали мы с экскурсией также на сианьской фабрике эмалированной посуды, где изготавливались миски и тарелки необыкновенно яркого густо-красного цвета, и на красильной фабрике. Нас, иностранцев, даже пригласили в общежитие для рабочих. Это был единственный случай, когда я мог поговорить с рабочими — конечно, в присутствии вездесущего Ма и местного начальства, так что сопровождающих набралась целая свита.

Как и все новые китайские предприятия, красильная фабрика строила в непосредственной близости поселок для законтрактованных рабочих, съезжавшихся по набору со всех концов страны. В поселке имелись общежития для семейных и для одиноких, магазин, детские сады, ясли, школа, клуб, столовая. Выезд в город Сиань превращался для рабочих в особую экскурсию, и для нее администрация выделяла транспорт.

Рабочее общежитие представляло собой фундаментальное четырехэтажное здание из кирпича. Нас провели на второй этаж, где жили девушки.

По китайским условиям устроены они были отлично, куда лучше, чем китайские студенты Пекинского педагогического университета. В комнате метров шестнадцати стояли четыре кровати. У каждой кровати — тумбочка для одежды, рядом со входом — небольшой столик с зеркалом, повсюду безупречная чистота, белые покрывала на постелях, аккуратно вышитые наволочки на подушках. Девушки гордились своим общежитием и жить в нем почитали за счастье. В доме были и водопровод, и канализация, и даже два витка центрального отопления под окном с металлической сеткой от комаров. Только свободного места посредине комнаты оставалось маловато.

— Удобно вам здесь жить? — спросил я, когда все мы — и хозяева, и сопровождающие, и гости — расселись по мягким и чистым кроватям, потому что стул в комнате был только один, около столика.

— Удобно, — вежливо ответила одна работница. — Администрация следит, чтобы в комнате жили работающие в разных сменах. Мы живем вчетвером, но обычно в комнате только двое, остальные в это время работают. Кроме того, на этаже есть особая комната для занятий, где можно почитать газету, послушать радио, погладить или поштопать. За нашим маленьким столиком мы только причесываемся.

— Товарищи девушки хотят быть красивыми, — пошутил Ма.

Кроме нас, иностранцев, в комнате сидели сопровождающие всех рангов: Ма из Пекина, представитель Смани и представитель от местной организации — с фабрики. Хотя присутствовали еще американец, таиландец и двое японцев, интерес девушек вызывали главным образом я, советский человек, и Ма — гость из столицы. Все вопросы задавались мне:

— Скажите, есть ли сейчас среди советской молодежи люди, способные на подвиг? — таков был первый вопрос.