«Культурная революция» с близкого расстояния. (Записки очевидца)
Шрифт:
Приблизился день отъезда. Я упаковывал книги, чтобы переехать с вещами в посольство. Ко мне в комнату явился Сюй и еще один сотрудник канцелярии.
— Вы уезжаете по собственной воле! — заявили они вдруг. — Университет не поднимал вопрос о вашем досрочном отъезде. Мы, напротив, обеспечили вас занятиями.
— Позвольте, как же так? — возмутился я. — Еще две недели назад министерство высшего образования потребовало досрочного отъезда советских студентов и стажеров. Представителей посольства специально вызывали и уведомили. Официально.
— Нам об этом
— Ничего, обо мне позаботится наше посольство.
На следующий день я прибыл в университет, чтобы сдать китайские документы. У входа сказал привратнику, что приехал в последний раз.
Со мной сердечно попрощались в столовой для иностранцев, а в канцелярии снова начался разговор. Меня убеждали, будто «высылка» выдумана посольством.
Я управился со всеми делами, но, к моему удивлению, машины из посольства, которая должна была прийти за мной, все не было.
— Вот видите, как обращаются ревизионисты с советскими людьми! — гнул тем временем свое сотрудник канцелярии.
Я не стал его слушать дальше и, распрощавшись, пошел по центральной аллее к воротам.
Кого тут только не было! Наши университетские хунвэйбины принимали своих сотоварищей из других столичных вузов и приезжих из провинций, прибывших для «обмена опытом». Счет гостям шел на тысячи. Провинциальные хунвэйбины толпами выстраивались возле «важных» или «исторических» дацзыбао и конспектировали их, одновременно внимая поучениям хунвэйбиновских экскурсоводов. Наконец, примерно треть толпы, медленно ползущей по увешанной дацзыбао аллее, составляли солдаты. Они приходили в университет отделениями и взводами, ломали ряды у ворот и направлялись на обучение к хунвэйбинам. Солдаты держались сдержанно. Они смотрели и учились.
Меня провожал один Ма. По дороге я спросил его, действительно ли он не знал о моем досрочном возвращении на родину. Ма уверял, что нет.
У ворот недоразумение с машиной выяснилось.
— Вашу машину я только что отослал. Она уже дважды приходила, — сказал привратник. — Я не знал, что вы здесь.
Что делать? Я решил добираться автобусом.
Последний раз я вышел, из университетских ворот. Передо мной маршировала колонна хунвэйбинов в новенькой, с иголочки, военной форме, рубашки навыпуск. Командир хриплым голосом выкрикивал:
— Раз, два, три!..
Мимо проезжали машины, переполненные хунвэйбинами, — в городе проводилась «революционная операция» у горкома. К счастью, один автобус остановился около университетских ворот, и из него вышла группа хунвэйбинов. Я помахал Ма рукой и вскочил, пока дверца не закрылась. Автобус повез меня к центру.
Поезд отходил вечером. Посольский автобус, который увозил нас на вокзал, заполнили провожающие. В рано наступившей темноте автобус пробирался по узким пекинским улицам, избегая широких магистралей, которые могли быть закупорены хунвэйбиновскими шествиями.
Наконец мы выбрались на вокзальную площадь и остановились. Всю площадь сплошь заполонили хунвэйбины. Кто стоял, кто сидел, кто лежал. Их были тысячи. Кто ехал в столицу за опытом «культурной революции», а кто возвращался домой насаждать «революционным путем» «идеи»
Автобусу пришлось в объезд, по узким, грязным переулкам пробираться к багажному отделению. Времени оставалось немного, все дружно помогали нам размещаться. Впятером мы расположились в двух купе. Прощание было кратким.
На следующий день на границе мы проходили таможенный досмотр. Китайский таможенник потребовал показать книги. Я раскрыл чемоданы.
— Где вы купили столько книг?
— Я купил их в Пекине до «культурной революции».
— Вопрос о книгах надо обсудить, — сказал таможенник.
Часть книг он унес с собой и возвратился только часа через два, перед самым отходом поезда.
— Мы возвращаем вам книги из уважения к вашей специальности, — заявил он.
Нам разрешили увезти с собой те знания, которые стали запретны для граждан самой страны, — что и говорить, немалое великодушие.
Поезд тронулся, унося нас за границы «культурной революции», и я особенно остро почувствовал, какой тяжелой трагедией обрушилась она на китайский народ.
Послесловие
Прошли годы с тех пор, как судьба сделала меня очевидцем трагической страницы китайской истории — «культурной революции».
В самом Китае, где главные инициаторы и лидеры «культурной революции» продолжают стоять у власти, теперь что-то неохотно вспоминают о ней. Гордиться и в самом деле нечем. Режим маоистов, рожденный «культурной революцией», старается выйти на международную арену без репутации погромщика, уничтожавшего культурное наследие одной из древнейших цивилизаций.
«Культурная революция» в Китае получила принципиальную оценку мирового общественного мнения. Она подробно проанализирована в статьях и трудах советских ученых. Задача данной книги иная: рассказать о том, что видел я сам и как мне представлялись события в Китае в первые шесть месяцев «культурной революции».
Мне пришлось быть свидетелем того, как часть молодого поколения в Китае качнулась к маоизму и подверглась страшному духовному опустошению. Его приучили к насилию, к истерическому митингованию, к церемониям поклонения и славословия. Под влиянием маоистской демагогии оно утратило жажду знаний, которая, всегда отличала молодого китайца любого общественного положения.
В январе 1967 года хунвэйбинов призвали «брать власть». Их деятельность и дальше выливалась в разгром партийных и государственных органов, культурных центров, во взаимную грызню и кровопролитные столкновения. Анархические тенденции хунвэйбинов расцвели пышным цветом.
Страна оказалась перед лицом катастрофы: ей угрожал паралич всякой созидательной деятельности и остановка производства. Теперь уже хунвэйбины сделались ненужными и даже опасными для маоистского руководства.
Осенью 1967 года Мао Цзэ-дун приказал армии «восстановить порядок». По его приказу армия применила силу против тех самых хунвэйбинов, которые годом раньше насаждали «идеи великого кормчего». Упорствующие вожаки были казнены, многие расстреляны на стадионах в присутствии десятков тысяч зрителей. Масса хунвэйбинов подверглась насильственной высылке в деревню без указания срока для «исправления крестьянским трудом».