Культурные повороты. Новые ориентиры в науках о культуре

Бахманн-Медик Дорис

Применение ритуал-аналитического взгляда и нового понятийного аппарата к интерпретации литературы, драмы и театра служит трамплином для более широкого перформативного поворота. Последний обретает ясные черты и вступает в действие лишь тогда, когда его центральные категории, изначально связанные с предметно-содержательным уровнем, переходят в разряд категорий культурного восприятия (пересекающих разные проблемные области) или аналитических категорий наук о культуре (пересекающих отдельные дисциплины) – даже если в целом они и находят применение в других областях. Именно такая ситуация наблюдается с категорией театральности – не только с театроведческой точки зрения, но и с позиций культурологии, так как эта категория в качестве «перформативного жеста» [340] переходит во внетеатральные области социальной коммуникации и формирования идентичности, позволяя интерпретировать себя в них – как можно видеть у Герхарда Ноймана – в качестве «практики производства смыслов», [341] непосредственно соотносящейся с текстами: «Театральность как генеративный элемент производства смыслов не может мыслиться вне языка и текстуальности». [342] Если театральность

рассматривается как имплицитный элемент работы текста, а сами язык и текст постулируются как театральные, ибо инсценируют смыслы, то высказанный в начале тезис обретает подтверждение: текст и перформация не могут оставаться строгими дихотомиями наук о культуре. Приводя убедительный довод, Нойман даже подчеркивает, что литературоведение само по себе, то есть без опоры на театроведение, может способствовать перформативному повороту в науках о культуре. Потому что оно демонстрирует театральные импликации языка непосредственно в литературном тексте: «текст как „сцена“ языковой перформации». [343] Под таким углом зрения Нойман рассматривает понятие театральности «как стратегическую модель познания», [344] как форму мышления и элемент междисциплинарного дискурса. В качестве центрального это понятие, таким образом, может способствовать дальнейшему профилированию перформативного поворота, для которого как раз и характерно выдвижение на передний план способов производства, моделей, форм восприятия и актов текстуализации – всех тех «продуктивных репертуаров», которые еще историк Гади Альгаци в своем критическом исследовании противопоставляет пониманию текста в интерпретативном повороте. [345]

340

Gerhard Neumann. Einleitung // Idem., Caroline Pross, Gerald Wildgruber (Hg.): Szenographien. Theatralit"at als Kategorie der Literaturwissenschaft. Freiburg, 2000, S. 11–32, здесь – S. 12.

341

Ibid., S. 13.

342

Ibid.

343

Ibid., S. 15.

344

Ibid., S. 16.

345

Gadi Algazi. Kulturkult und die Rekonstruktion von Handlungsrepertoires // L’Homme 11, 1 (2000), S. 105–119.

В этом смысле в пространстве между наукой о литературе и наукой о театре формируется еще одно ключевое перформативное понятие: «трансгрессия». [346] «Трансгрессия» также занимает существенное место в дискуссиях на уровне «моделей восприятия, описания и понимания». [347] Это понятие позволяет описать практику перехода границ, их снятия, карнавализации и нарушения кодов. Так, непосредственное отношение к «трансгрессии» имеют не только креативные «переключения, например между искусствами, медиа, дискурсами, культурными территориями или периодами – не в последнюю очередь в качестве колебания между языками и гендерами», [348] скажем через символические переходы, – но и, более того, перформативные «нарушения легализованного или ритуализованного события» [349] в рамках самого общества. Решающим значением для наук о культуре при этом обладает не только перформативный избыток, который выводит понятие трансгрессии за рамки текстуализации смысла. Инновационной оказывается попытка ввести в игру понятие, которое составило бы конкуренцию ритуалу. Потому что если смысл ритуалов состоит в том, чтобы придавать строгую форму характерным переходным состояниям, то «трансгрессии» больше склонны к субверсивному, внутреннему «встрепыванию» господствующих кодов; как-никак они воплощают собой знание, «действующее вне нормативного (просвещенного, разумного, представительного) дискурса». [350] Например, через акты мимесиса, метафоричность, а также посредством перевода подобные трансгрессии могли бы способствовать развитию культурной теории установления границ и их преодоления, направленной против традиционных дихотомических порядков знания и против такого знания о культуре, которое доступно лишь через текстуализацию.

346

Gerhard Neumann, Rainer Warning (Hg.): Transgressionen. Literatur als Ethnographie. Freiburg, 2003.

347

Ibid., S. 11.

348

Ibid., S. 10.

349

Ibid.

350

Ibid., S. 12.

В этом телесно-материальном и субверсивном поле перформанса и трансгрессии, которое открыла категория театральности, в сфере гендерных исследований (gender studies) располагается и известная теория перформативности Джудит Батлер. Ставя под вопрос пол как биологическую категорию, она фокусируется на теле. Батлер открыто обращается к ритуальным исследованиям Тернера, чтобы рассматривать половую принадлежность в качестве акта: гендерная идентичность определяется телом лишь за счет «стилизованного повторения актов», [351] через «ритуализированный публичный перформативный процесс». [352] Таким образом, тело лишается биологичности и определяется как результат перформативного процесса – повторяемого и в значительной мере бессознательного цитирования гендерных норм. Отталкиваясь от гендерных исследований и «перформативной теории гендера и сексуальности» [353] 1990-х годов, оптика перформативности в целом по-новому определила культурологическую критику и сформулировала новые концепции идентичности: речь здесь идет не об эссенциалистских определениях сущности

закрытой в себе и однозначной идентичности, но о конструктах и перформативных концепциях формирования последней. Перформативная теория гендера дала культурологической критике идентичности особый толчок: она показала, как через действия, акты повторения, примерку ролей и цитирование гендерных норм, а также под действием внешних субверсивных факторов считающаяся стабильной (гендерная) «идентичность» обнаруживает целый диапазон множественных идентичностей.

351

См.: Judith Butler. Performative Akte und Geschlechterkonstitution. Ph"anomenologie und feministische Theorie // Wirth (Hg.): Performanz, S. 301–320, здесь – S. 302.

352

Ibid., S. 313.

353

Culler. Philosophy and Literature, p. 512.

Некоторую концептологическую размытость идей Батлер компенсирует один пример из исторических наук, в котором перформативная оптика позволяет по-новому взглянуть на отношения полов: так, статья Марен Мёринг [354] о немецкой культуре нагого тела, точнее о самоинсценировке собственного тела по образу античных статуй в движении нудизма начала ХХ века, также представляет «процессы конструирования тела как перформативные процессы». [355] Продолжая идеи Джудит Батлер, Мёринг говорит о подражании сексуализованным моделям тела, «идеальной телесной схеме» (для мужчин – телу Аполлона, для женщин – Венеры), находящейся тогда еще целиком во власти биполярной гендерной системы. Как и у Батлер, перформативность здесь связывается с постоянным повторением норм, посредством которого и создается гендерная специфика. Следует, однако, заметить, что и в случае этой перформации, этой «имитации собственных идеализаций» (Батлер) в отношении античных статуй всегда образуется некий диапазон свободы. Такое миметическое подражание допускает свободу изменений, позволяет отклоняться от нормативных предписаний и создавать новые.

354

Maren M"ohring. Performanz und historische Mimesis. Die Nachahmung antiker Statuen in der deutschen Nacktkultur, 1890–1930 // Martschukat, Patzold (Hg.): Geschichtswissenschaft und «performative turn», S. 255–285; в виде монографии см.: idem. Marmorleiber. K"orperbildung in der deutschen Nacktkultur (1890–1930). K"oln, Weimar, Wien, 2004.

355

M"ohring. Performanz, S. 257.

Другие примеры из исторических наук также демонстрируют, как перформативная оптика меняет восприятие явлений. Так, материальные исследования из области истории и литературы Средневековья представляют большой потенциал для расширения концепции ритуала. Существенную роль здесь играют границы письменности в Средневековье, открытость средневековых текстов, существенное значение ритуалов власти, форм подчинения и ритуальных жестов в инсценировке господства и в принесении подданными присяги на верность, эффекты действия чести в качестве репутации и т. д. Изучение всего этого позволило развить представления о ритуале, не ограничивающиеся театральностью и ритуалами перехода, но позволяющие рассматривать ритуальное действие как связанное с текстом и практикой поведение, преобразовывать которое способны уже сами цепочки повторяющихся действий, жестов и слов, [356] равно как и символический, телесный характер движений. [357] Особенно исследования Средневековья пытаются связать перформативный поворот с медиаориентированной «культурной историей опыта восприятия»: [358] с голосом, позами и визуальностью – что уже образует переходное звено на пути к иконическому/пикториальному повороту. Эти изыскания, а также исследования церемоний господства вновь включают в сферу ритуального церемониальность, наделяя ее особой ценностью: не только в качестве орнаментальной функции, но как конституирующий элемент общественно-политической системы. [359] Исследования в рамках проекта «Символическая коммуникация и системы общественных ценностей от Средневековья до Великой французской революции» [360] в университете Мюнстера также подчеркивают конституирующую роль символического действия, ритуального, церемониального и вообще перформативного [361] – не ограничиваясь уже специфическими перформативными свойствами премодерных объектов исследования.

356

См.: Gerd Althoff. Die Macht der Rituale. Symbol und Herrschaft im Mittelalter. Darmstadt, 2003. Особ. S. 13 f., S. 26.

357

См.: Horst Wenzel, Christina Lechtermann. Repr"asentation und Kin"asthetik. Teilhabe am Text oder die Verlebendigung der Worte // Paragrana. Internationale Zeitschrift f"ur Historische Anthropologie 10 (2001), S. 191–214.

358

См.: ibid., S. 210.

359

См., напр.: Gerrit Jasper Schenk. Zeremoniell und Politik. Herrschereinz"uge im sp"atmittelalterlichen Reich. K"oln, 2002; об инсценировочных аспектах в дипломатии XIX века см.: Johannes Paulmann. Pomp und Politik. Monarchenbegegnungen in Europa zwischen Ancien R'egime und Erstem Weltkrieg. Paderborn, Wien, 2000.

360

См. исследовательскую программу:forschungsprogramm.html.

361

См. общую рецензию на проект: Barbara Stollberg-Rilinger. Zeremoniell, Ritual, Symbol. Neue Forschungen zur symbolischen Kommunikation in Sp"atmittelalter und Fr"uher Neuzeit // Zeitschrift f"ur Historische Forschung 27 (2000), S. 389–405.

Конец ознакомительного фрагмента.