Культурный герой. Владимир Путин в современном российском искусстве
Шрифт:
Однако, на мой взгляд, указанные сочинения проходят немного по другому ведомству — историко-социальной метафизики (пардон за крайне условный термин). Интересен также случай писателя Михаила Веллера, но его в соавторстве с Андреем Буровским «Гражданская история безумной войны» — не проза, а скорее научпоп, к тому же испорченный журналистским пафосом поверхностной сенсационности.
Но вернемся к глянцу, ТВ и кинематографу, которые — если брать магистральное направление, — не отличаясь художественностью и не блеща анализом, все же сделали большое дело, вернув историю в контекст общественных настроений и состояний. А значит, призвали,
Философема о цикличности русской истории (которую наиболее подробно разрабатывает в романах и колумнистике Дмитрий Быков) становится популярным трендом — ответы на проклятые вопросы современности общество пытается найти в прошлом. Забывая, что вопросы эти вечные, в чем и заключается их проклятие.
Общее место околоельцинской мемуаристики — сравнение Бориса Николаевича с классическим русским царем. Как правило, без всякой конкретизации — царь и царь. Что отсылает не к истории, а к фольклору, сказке, анекдоту.
Или к известному эпизоду из гоголевской «Женитьбы», составлению фоторобота: половинчатый либерализм от Александра II, взбалмошность и сумасбродство от Павла I, пьянство от Александра III, своеобразный гуманизм от Елизаветы Петровны (она отменила смертную казнь, заменив ее отрезыванием языка, и окраины империи наполнили толпы безъязыких людей), весьма относительная (после выборов 1996 года) легитимность — от первых Романовых, Михаила и Алексея, равно как от безусловной узурпаторши Екатерины, личный произвол в подборе преемника — от Петра (правда, Ельцин его, в отличие от Петра Алексеевича, осуществил).
Если по справедливости, Ельцин куда больше напоминает не царя, а князя. Какого-нибудь крупного феодала Киевской Руси, ради удержания власти готового к использованию любых средств, способного поступиться и территориями, и репутацией, и самым ближним окружением.
В последнее десятилетие это стало распространенным видом медийного (а теперь и сетевого) спорта: путинское время и, естественно, самого Владимира Путина сравнивают с самыми разными эпохами и личностями российской истории, но тут конкретики куда больше при почти полном отсутствии фольклорности — что добавляет к характеристике обоих президентов занятные штрихи.
Другое дело, что искатели аналогий часто поверхностны и попадают в молоко. Правило газетной сенсационности заставляет выдергивать — за волосы, бороды, усы, парики — фигуры не так схожие, как максимально яркие.
Кроме того (и для нашей темы это важнее), заметен принцип зависимости от контекста — масскульт услужливо подбрасывает тему, выдав определенный исторический видеоряд, — и начинаются спекуляции. Возникает бессмысленный спор о первичности яйца и курицы. Нелепые сравнения Путина со Сталиным (в части запретительной и даже репрессивной практики, а подчас имперских настроений) — следствие истерических либеральных страхов? Или бесконечной телевизионной (плюс Никита Михалков) сталинианы — разнополюсной, но всегда аляповатой?
(Кстати, не стоит приуменьшать зависимость интеллектуального мейнстрима от влияния «центрального ТВ». В новогодние каникулы 2012 года — да-да, после декабрьских протестных акций, которые вроде бы позволили нашему образованному классу кичливо провозгласить собственную гордость и особость, — я много слушал «Эхо Москвы». В фоновом режиме. Понятно, что во время вакаций обсуждать особо нечего, поэтому просвитывали
Осенью 2011-го — между съездом «Единой России» 24 сентября с верховным дуэтом, разложенным на тенор и баритон («Мы давно посовещались, и я решил»), и выборами в Госдуму 4 декабря — в топе была аналогия Путина с Леонидом Брежневым (клише о «путинском застое» появилось раньше). Здесь и, видимо, в равной степени на публику повлияла и календарная близость брежневизма (чтоб далеко не ходить), и сериал «Брежнев» режиссера Сергея Снежкина по сценарию Валентина Черных, с Сергеем Шакуровым в главной роли. «Кинороман», как важно определили жанр фильма создатели, всем хорош, вот только отталкивались авторы не от романной и даже не от мемуарной первоосновы (хотя мемуары самого Леонида Ильича прочитали), но плясали от печки брежневского анекдота. Отсюда — и трагифарс основной сюжетной линии (старческая беспомощность владыки полумира), и явно неоправданно выбранный комедийный ракурс в освещении фигуры, скажем, Михаила Суслова, и явление другой главной героини сериала и эпохи — колбасы.
У нынешнего российского чиновничества — своя школа сближений, негласно оппонирующая либеральной модели. Тут практически безальтернативна фигура Петра Великого — хотя свойство первого императора со вторым президентом, пожалуй, исчерпывается Питером. Ну и некоей условной хованщиной лихих девяностых.
О причинах любви отечественной бюрократии к Петру Романову сказано в последнее время немало — скажем, весьма любопытны на сей счет мозаичные рассуждения Альфреда Коха, рассыпанные по «Ящикам водки».
Для меня интересней сериальный аспект — в 2011 году на канале «Россия» (официальней некуда) прошел четырехсерийный фильм Владимира Бортко «Петр Первый. Завещание».
Член КПРФ Бортко, симпатизирующий, однако, «центральным убеждениям» хотя бы на уровне кинокорпорации, неустанный перелагатель классики, потолка своего достигал на фельетонном материале, пусть и с претензией на глобальные обобщения — «Собачье сердце». А вот при покушении на эпос и масштаб опускался в полупровалы — «Мастер и Маргарита», «Тарас Бульба».
В «Петре» он попытался соединить обе истории, глобалку с бытовухой (не без привкуса памфлета — коррупция, окарикатуренные чиновные нравы, интриги), ибо «Завещание» — фильм по сути о семейной драме великого монарха, поздней и горькой любви тирана, трагическом отсутствии преемника — и речь здесь не об одном престолонаследии.
Да-да, повторяю, год выхода 2011-й — последний полный год медведевского зиц-президентства…
С исторической точки зрения фильм Бортко — своеобразная «езда в незнаемое». Сценаристы разрисовывали цветными фломастерами контурную карту — в нынешней России даже образованная публика мало представляет петровскую эпоху после Полтавы, петербургский, имперский ее период.