Купидон поневоле
Шрифт:
Мама изогнула бровь, а Катя опешила. Она-то, как и мать, знала, что это линзы. Только вот носить их начала после нового года, и Амурцев не мог видеть ее родной цвет глаз.
«Хотя, наверное, уже просто сняла линзы в нашу первую встречу», — решила она.
— А еще, — тем временем продолжал Амурцев, — Катя очень творческая девушка. Она прекрасно рисует и танцует.
— Кто? Моя Катя? — явно изумилась Валентина Ивановна и победно улыбнулась: — Похоже, вы плохо знаете мою дочь, Роман!
Катя
— А может, наоборот?
Но родительница быстро взяла себя в руки, отрезала:
— Ой, я совсем про пирог в духовке забыла… Катя, поможешь?
И они отправились на кухню.
Как только дверь закрылась, мать зашипела:
— Катя, это что за невыносимый мужчина? Он тебя знает без году неделя, угодить пытается, как королеве! Ты понимаешь, зачем это ему?
— Нет. — Катя и правда не понимала.
— Вот видишь, — подняла палец мать. — Что бы ты без меня делала! Играет он с тобой, как кошка с мышкой. Против матери настраивает, себя в выгодном свете выставляет. Пытается приписать тебе какие-то качества, чуть ли не на руках носит. А всё чтобы завоевать, поиграть и бросить. У него, поди-ка, блокнотик имеется, в котором он учет покоренных девиц ведет. Пополнить их ряды мечтаешь?
— Мама! — попыталась возразить Катя.
— Не мамкай! Я таких сразу узнаю. Франт и щеголь. В постель он тебя затащить хочет, дочь, только и всего. Помяни мое слово. Наиграется и оставит с разбитым сердцем, а лечить его потом мне.
— Неправда! — вспылила Катя. — Он и так любую получить может, зачем ему я?
— Ну что ты как дурочка? Любая ему не интересна. Он же охотник. Чем сложнее цель, тем интересней.
— Я не цель! — взвизгнула Катя.
— Он же не действует в лоб, так? — нависла над дочерью Валентина Ивановна.
— Ну, так, — нехотя признала Катя.
— Галантный, услужливый, веселый. Так?
— Так.
— Выполняет просьбы твои, угодить пытается, так?
Катя уже молча кивнула.
— Заботливый и внимательный, соглашается, даже если ему явно это ни к чему?
«Угу, — мрачно подметила про себя Катя. — И с тобой вот встретиться зачем-то согласился…»
— Интересы твои подмечает, дифирамбы поет, особенно когда вроде бы и не за что?
Катя нахмурилась.
— Скоро в любви признается, вот увидишь, — уставила руки в боки мать. — Потом и до постели недалеко. А там в лучшем случае несколько недель покувыркается с тобой, ты влюбишься окончательно, поверишь, сердце ему раскроешь, и… сразу ему надоешь. Плюнет он в душу тебе!
— Мама, давай закроем эту тему, пожалуйста! Не наговаривай на Рому!
— Как скажешь, — фыркнула Валентина Ивановна. — Но ты еще вспомнишь мои слова.
Она развернулась
Нет, в то, что родительница наговорила об Амурцеве, не верилось. Да и кто они друг другу? Больно можно сделать, только если чувства есть, ведь так? А какие у нее чувства к Роме? Никаких. А у него к ней тем более.
Катя решила: маме не удастся испортить этот вечер. Она расправила плечи, вздернула подбородок, нацепила на лицо легкую улыбку и отправилась в зал.
Глава 26. Новый договор
Роман вез задумчивую и молчаливую Катю домой.
После того как Валентина Ивановна с поджатыми губами вернулась в зал, а следом за ней и сама Катя с показной улыбкой и потухшим взглядом, он понял, что не желает оставаться здесь ни минутой дольше.
Нет уж, раз его Карамельке тут плохо, надо вызволять, и срочно. Роман еле сдержал желание обнять и утешить ее прямо там.
Очевидно же: мать во время разговора на кухне явно не долгой совместной жизни дочери желала и не датой скорой свадьбы интересовалась.
Роман наплел, что у них билеты в театр и увел свою девочку из логова Валентины Ивановны. Понял, что всё сделал правильно, когда Карамелька наградила его благодарной улыбкой.
Он и до поездки подозревал, что легко не будет. Особенно учитывая, как бегал взгляд Кати, когда она просила его поехать к матери.
Но такое? Реальность превзошла все его худшие ожидания. Амурцев словно видел тянущиеся от матери к дочери щупальца. Валентина Ивановна буквально душила Катю, словно осьминог, подавая это всё под соусом материнской любви и заботы.
Амурцев сразу понял, что Катя пошла в отца. Ничего общего с матерью. И слава богу. А когда Плошкина-старшая окинула его неприязненным взглядом и открыла рот, окончательно в этом убедился.
Похоже, сама мать твердо верила, что знает, как лучше для Кати, начиная с выбора еды.
«Екатерина, ты на этот салатик не налегай, у тебя поджелудочная пошаливает. Дочь, может, не стоит это мясо есть, печень не обрадуется».
Амурцев надеялся, что скрип его зубов не был слышен. Ну зачем, спрашивается, готовить все те блюда, которые нельзя есть дочери?
Создавалось ощущение, что Плошкина-старшая до сих пор видела в дочери пятилетнего несмышленыша, который не выживет в этом суровом мире без матери. И пыталась это доказать в первую очередь самой себе.
Самое сложное — убедить Катю, что это не так.
Похоже, его мысли отражались на лбу в виде бегущей строки, потому что Осьминог мрачнела всё больше с каждой минутой ужина. Вскоре весь ее надменный вид словно кричал о том, что Роман пришелся не ко двору. Точнее, насколько не ко двору.