Купидон с топором
Шрифт:
— Хочу.
— Тогда пойдем.
Кое-как встаю с кровати, а у самой между ног пожар. Трындец, ведь не толстая, а ляжки натерты так, что можно подумать во мне килограмм двести. Да здравствует утиная походка. Матвей берет меня за руку и сам ведет вниз, не на кухню, как ожидалось, а в гостиную, где оказался накрыт стол.
— Ну, чего стоишь? Садись, — слышу позади себя голос Ильи. — Матвей, салфетки принеси, они на кухонном столе.
— Ага.
— Садись, — подталкивает меня Илья к стулу, а сам подходит к шкафу и достает оттуда какую-то штуку. Ловко ее разворачивает
Когда пришел Матвей и все оказались за столом я вдруг четко поняла, что есть «холодец от Екатерины» не буду. Подумать только, она еще ему и еду носит, неужели бывают такие приставучие бабы и это не выдумка из сериалов? Кошмар, поди вешается ему на шею, задвигая при этом Матвея. А свой собственный сынуля третирует Купидонова младшего. Черт, а какое мне до всего этого дело?! Не нравится мне это все. Категорически не нравится! Резко встаю из-за стола и, сославшись на отсутствие аппетита, быстро поднимаюсь обратно в спальню. Дебилизм какой-то!
Глава 15
Ну какая все-таки упрямая зараза, подумать только-так и не впустила! Ну и мучайся, дура. Если нет мозгов, то тут я бессилен. С такой мыслью и лег спать, только вот заснуть что-то мне упорно не давало. Совесть? Вряд ли. Жалость? Тоже сомнительно, сама дура, так чего ее жалеть. Беспокойство? Возможно. Но тут я тоже бессилен. Не привязывать же ее к кровати и не обмазывать мазью. Подбирай дальше в лесу все, что плохо лежит, Купидонов, подбирай. С такой мыслью незаметно для себя я и заснул. А проснулся от какого-то непонятного шума. Резко вскочил с кровати и вышел из спальни. Первая мысль-Матвей, но нет, полоска света виднеется из комнаты Ани. Словно самый настоящий придурок крадусь к двери в собственном доме, и так же неуверенно открываю ее. Картина маслом: зареванная Аня стоит посередине комнаты с липкой лентой в руках, и пытается от нее отделаться.
— Что ты делаешь?
— Эпиляцию рук!
— А если серьезно?
— А если серьезно, пытаюсь повесить эту хрень на потолок, чтобы эти сраные мухи не липли на меня как на навозную кучу! Но я настолько никчемна, что не смогла этого сделать! Так понятно?
— Понятно. Надо было просто правильно ее потянуть и взять крючок, на который можно ее с легкостью повесить. Не переживай, у меня тоже не с первого раза получилось. Присядь, я сейчас приду.
— Я не могу присесть, у меня болит задница.
— Тогда стой.
— Стою. Только какого… ты в трусах?
— Ты хочешь, чтобы я их снял?
— Нет. Все, что я сейчас хочу, так это оказаться дома в ледяной ванне, чтобы у меня ничего не болело и без этих клейких рук.
— К сожалению, первое невозможно, а со всем остальным давай попробуем справиться. Пойдем вниз. Ходить-то ты можешь?
— Как утка, так пойдет?
— Да хоть как медведь. Пошли.
Спускаюсь на кухню вместе с Аней и подвожу ее к раковине. Наливаю ей на руки немного масла, та непонимающе на меня смотрит, но все же принимается тереть руки. Тоже
— А потеплее нельзя?
— Нет. Только холодная отмоет.
— Все-то ты знаешь. Самый умный и крутой. Трусы у тебя, кстати, тоже не очень. Еще на моего Микки Мауса пенял. То есть трусы в горошек-это лучше?
— Во-первых, это не горошек, а всего несколько горошин, а во-вторых, чего ты вообще их рассматриваешь?
— Хочу и рассматриваю. Или только тебе можно меня?
— А я тебя рассматривал?
— Еще скажи, что нет.
— Ты руки смыла?
— Да.
— Тогда заткнись и чеши в спальню.
— Молчание-знак согласия.
— Ты мне больше нравилась, когда ты молчала.
— Значит буду говорить, как можно больше, цели тебе понравиться у меня нет.
— Точно? Тогда перестань смотреть на мои трусы.
— Я смотрю не на них.
— А на что?
— На горошек, — шмыгая носом, произносит она.
— Иди, — пропускаю Аню вперед, рассматривая ее краснющие бедра. Какая же все-таки дубина.
— А ревешь ты чего, кстати?
— РевелА, в прошедшем времени.
— Так от чего?
— От бессилия.
— Понятно. Проходи, — приоткрываю дверь и пропускаю Аню в комнату. — А теперь давай без глупостей, ты снимаешь с себя футболку и ложишься на живот, я тебя мажу мазью, и ты благополучно ложишься спать. Утром станет значительно легче, а к вечеру все стихнет.
— Хорошо, — неожиданно произносит Аня, и мигом отворачивается от меня.
Кое-как снимает с себя футболку и, прикрывая руками грудь, забирается на кровать лицом в подушку. Только, когда я сел на кровать и взял мазь, принесенную Матвеем, которой Аня так и не воспользовалась, понял, что идея-то совершенно дурацкая. Лежит полуголая девица с шикарной фигурой, которую даже краснота не портит, а теперь я должен ее мазать.
— Ты там скоро? Я хочу лечь на бочок, у меня поясница болит после твоей клубники.
— Скоро. Тебя уже не смущает, что мазь на основе улиточной слизи? — зачерпываю пальцами мазь и прикасаюсь к разгоряченному Аниному телу.
— Меня даже не смущает то, что мы оба только в трусах. Кстати, у тебя пальцы шершавые, но сейчас вполне ничего. Я думала ты грубый мужлан, который наждачкой мне натрет спину, а нет.
Удивительное дело, даже Анин треп не дает мне отвлечься от лицезрения ее задницы. Хороша, чертовка, и ведь знает это. Нет, это не задница, это произведение искусства, так и хочется сжать ее ягодицы, не погладить, а, блин, сжать. А еще лучше шлепнуть. Приплыли…
— Почему ты остановился? — потому что сейчас тебя трахну. — Прием?
— Рассматриваю твою родинку. Больно страшная она. Ты ее проверяла?
— Да. Ходила в дерматологический родинкопроверятель и там все супер. Но что-то мне подсказывает, что ты остановился, потому что пялился на мою попу или ноги. И всего лишь достаточно сказать, что эта процедура является для тебя пыткой.
— А если это так, то что?
— То я рада, что ты страдаешь. Не только же мне этим заниматься всю ночь.