Купол надежды

Казанцев Александр Петрович

Аэлита отпустила руку Анисимова и вся похолодела.

— Уезжаете? Зачем?

— Чтобы… В том весь смысл моей жизни. И вашей тоже.

Аэлита зажмурилась. Вот оно главное, что сейчас услышит!

— И вашей тоже, как участницы нашей научной разработки.

Аэлите хотелось помочь ему, подсказать.

— И вам понадобятся помощники. И даже такие, как я. Впрочем, какая же я помощница?

— К сожалению, речь идет о другой помощи. В моем выступлении в Организации Объединенных Наций от имени советских

ученых вы не поможете.

— О той идее, которая зарождалась в Западной Германии, в госпитале?

— Да. В особой палате, при вас. Мы мечтали предложить ООН создать Город-лабораторию, как бы перенесенный из будущего.

— Какой замечательный город! Как бы мне хотелось попасть в него!

— Если наш проект пройдет, если ООН выделит необходимые средства и укажет место создания города, мне придется пробыть там, по крайней мере, несколько лет.

— Несколько лет? — ужаснулась Аэлита, останавливаясь, словно наткнулась на дерево.

— Потому-то я и обращаюсь к вам с просьбой.

— Поехать с вами?

— Увы, совсем наоборот. Я знаю, что хозяйка квартиры, в которой вы живете, возвращается с Севера.

— Да. Возвращается.

— А как думаете жить в дальнейшем? Вернее, где?

— В институте предложили вступить в стройкооператив.

— И деньги есть для внесения пая?

— Я не решалась рассказать, Николай Алексеевич. Юрий Сергеевич во время своего последнего посещения, оказывается, оставил на кухне конверт со слезным письмом и моими деньгами, которые я швырнула ему в лицо за Бемса.

— Чем же вызван такой поступок?

— Видимо, даже в таком человеке есть доброе начало. Честное слово! Я всегда считала Мелхова безукоризненно честным. Правда, честность могла диктоваться расчетом. Ему хотелось восстановить наши отношения. Но это невозможно.

— Невозможно?

— Я люблю другого человека.

Еще одно слово — и Аэлита назвала бы, кого любит, но вековое представление женщины, что о любви первым говорит мужчина, удержало ее.

Николай Алексеевич все прекрасно понял и тем решительнее продолжил свою мысль:

— Я не знаю, когда вы можете въехать в свою кооперативную квартиру… но совсем не поэтому я хотел просить вас об одолжении.

— Николай Алексеевич, я на все готова. Кооперативную квартиру временно можно и не заселять. Право!

— Почти угадали мою просьбу.

— Почти?

— В том смысле, что на время моего отсутствия вы с Алешей и Бемсом, конечно, могли бы пожить в моей пустой многокомнатной квартире. Словом, постережете ее.

— На время многолетнего отсутствия?

— Да, речь идет о длительном времени.

Аэлита сразу сникла.

— Могу я рассчитывать? — спросил Николай Алексеевич, голос его перехватило от волнения, он боялся, что схватит сейчас Аэлиту в объятия и забудет о своем решении уехать от нее навсегда в надежде,

что она устроит свою жизнь. Ведь, любя ее, он желал счастья любимой.

— Я бы сделала все, чего бы вы ни пожелали, — прошептала Аэлита. — Честное слово!..

Они пошли вдоль поля. И оба молчали, хотя мысли каждого были обращены к другому.

На даче ждала дочь Николая Алексеевича Софья Николаевна. Спартак и Тамара уже сидели за чайным столом и светились таким внутренним светом, что электричество казалось излишним.

Софья Николаевна, дородная русская красавица с таким же иконописным лицом, как у отца, очень страдала оттого, что один глаз у нее был больше другого. Умелой косметикой она скрашивала свой недостаток, но у нее выработалась привычка садиться к собеседнику в профиль. У незнакомых создавалось несколько неприятное впечатление, будто она избегает смотреть в глаза, но непринужденная сердечность сглаживала все.

— Ну вот и папа! — обрадовалась Софья Николаевна. — А ваш брат, Аэлита, прекрасно разбирается в театре — так разделал нашу последнюю постановку, что я предложила ему перейти к нам режиссером.

— Только на тракторе, — рассмеялся Спартак.

— Этюд Тамары чудесен. Хочется вызвать пожарных, — продолжала Софья Николаевна. — Откройте секрет, как удалось его выпросить?

— Все дело в законе ее предков, — отшучивался Анисимов. — Понравилось — забирай. Я бы очень хотел, чтобы Тамаре у нас что-нибудь понравилось.

— А мне у вас все нравится, — смеясь, ответила Тамара. — Так что придется подарить мне вас со всем окружением.

— Считайте, княжна, себя обладательницей нашего замка вместе с обитателями, — и Николай Алексеевич сделал широкий жест рукой.

— Если мне дается право выбора, я возьму себе только одного.

— Неужели меня? — рассмеялся Анисимов.

— Нет, другого, — тоже смеясь, ответила Тамара, сияющими глазами смотря на Спартака, а тот не знал, куда деваться от смущения.

— Друзья мои, — сказал Анисимов, — я только что объявил Аэлите о своем отъезде на долгий срок за рубеж. Сонечка, Аэлита согласилась избавить тебя от хлопот по присмотру за моей квартирой. Они с сынишкой поживут там, пока не достроят кооперативный дом. Оптимальное решение!

Спартак смотрел на Аэлиту и понимал, что в ней творится, какой несчастной чувствует себя сестра. И стыдился собственного счастья. Встретился взглядом с Тамарой, и оба опустили глаза.

Но в чем они были виноваты? И перед кем?

Софья Николаевна тоже все прекрасно поняла, но не показала виду, переведя разговор на веселую болтовню и усадив отца с Аэлитой за чайный стол.

— А какое у меня варенье! — воскликнула она.

— Нет ягоды вкусней малины, нет картошечки вкусней печененькой, — голосом деда Тараса сказал Анисимов и рассмеялся.