Курьер. Дилогия
Шрифт:
– Удивительный образец слабака, - пробормотал Капитошкин, легко поднимая меня вверх.
– Столько средств в тебя вложено, а ты даже не можешь справиться с хрупким старым беззащитным человеком.
"Хрупким?! Беззащитным?! Ах, ты ж мразь!..".
Ярость взбурлила во мне, кровь хлестнула рекой, чип стегнул электрическим импульсом по спинному мозгу, я зарычал и изо всех сил ударил коленом здоровой ноги, метя в грудь. Крик Капитошкина едва не оглушил меня, а затем он с силой швырнул меня как безвольную куклу на пол кабинета. Больше всего мне хотелось сейчас не потерять сознание, ибо это означало верную смерть... Больше всего мне хотелось избавиться от боли
Ответом мне стало вспыхнувшее радужное сияние, заполонившее весь мир вокруг.
Я мягко опустился на ковёр и бессильно распластался, не в силах больше ничего сделать - вспышка ярости отняла у меня последние силы. Оставалось только ждать... Ждать чего? Конца? Вот уж нет!
Я слышал растянувшийся на долгие минуты крик Капитошкина, который был подобен крику раненого зверя, ощущая себя при этом как в какой-то сфере - всё вокруг я воспринимал искажённым, ирреальным. Что такое? Я попытался открыть залитые кровью глаза и тут вдруг ощутил прикосновение всем телом. Как будто плёнка окутала меня, проникая сквозь одежду и кожу, погружаясь всё глубже в тело, я забился, не понимая и стараясь вырваться, избавиться, и тут вдруг чей-то бесплотный голос посоветовал мне успокоиться. Я слышал миллионы голосов - они все сводили меня с ума, я сам как будто стал многоликим, растворяясь в этой бесконечности, ощутил её, прикоснулся к ней, впитал её в себя, проникся ею...
И вдруг очнулся. Ощущая необычайную лёгкость во всём теле.
Я открыл глаза и быстро осмотрелся, оценивая обстановку: рядом со мной стоял высокий и массивный как кряжистый дуб Старик, держась за сердце, сам я лежал на полу в лужицах крови и мучительно соображал.
Поглоти тебя Бездна! Увидев прямо над собой искажённое лицо Старика, я недолго думая, перекатился и вскочил на ноги, разминая колени... Секунду! Колени?! Глаза?! Великий Космос, я исцелён! Но кем?! Или чем?! Что это было такое?!
Капитошкин размассировал грудь и вперил в меня холодный взгляд колючих глаз. На его лице явно мелькнули раздражение и досада.
– Да ты полон сюрпризов, Преображенский, - проскрипел он.
Я отступил к столу, кончиками пальцев спрятанной за спину руки нащупывая что-то посолиднее, чем мои кулаки, и вдруг укололся об острое жало древней перьевой ручки, которую Капитошкину когда-то подарили за заслуги на своём поприще. Ручка?! Ну... хоть что-то.
– Положи её, - вдруг произнёс он хрипло, глядя на меня.
– Положи ручку на место!
Я покрутил её в пальцах, отмечая оригинальный узор и взял поудобнее, готовясь.
– Положи на место!
– закричал Старик и одним тигриным прыжком ринулся на меня.
Я резко шагнул влево, блокируя и уводя в стороны его меткие и быстрые удары, дождался момента, перехватил подмышку руку Капитошкина и взмахнул рукой со своим мини-кинжалом, метя в точку под подбородком.
Да кто же он?! Великий Космос, человек не может ТАК быстро реагировать! Даже любой курьер бы здесь не успел! А он... Кончик пера лишь чуть оцарапал ему кожу, в тот же миг пальцы его зажатой руки как крючья впились мне под рёбра, едва не ломая их. Перехватив руку с ручкой, он вывернул её, я выгнулся и развернулся, спасаясь от боли в трещащем и уже почти ломающемся плече, ещё один пинок под коленную чашечку, мои ноги подкосились, и Старик замахнулся.
– Она бросила тебя, Преображенский, - прорычал он, удерживая
– Бросила умирать.
Короткий замах. Я рванулся, но меня как будто сдавило тисками. Пальцы Старика чуть не ломали мне кости, его нога на моей голени грозила расплющить её. Я молча вырывался, но в кои-то веки должен был признать - силы были не равны. Он держал и ломал меня как взрослый ребёнка, сводя на нет все мои усилия и попытки освободиться.
Я зарычал и забился, но услышал только мерзкий смех. А потом страшная боль пронзила всю правую половину моего тела, под лопаткой как будто граната взорвалась, когда, пробив кожу и кость, в неё вонзилась перьевая раритетная ручка. Парализованный болью я рухнул на пол и чуть не задохнулся, когда пошевелился при этом.
– Задохлик, - раздалось надо мной каркающее.
– Увы, я не согласен с Эдемом - экземпляр никуда не годен. Бывай, Преображенский. Все мы там когда-нибудь будем, авось увидимся ещё.
Его тяжёлая нога наступила мне на шею, перед этим покачав туда-сюда стержень ручки, я стиснул зубы, с трудом оставаясь в реальности и терпя эту боль, попытался что-то предпринять, но сразу понял: всё, финиш. Добегались. Пора и честь знать...
Дверь возле моей головы вдруг скрипнула и отворилась.
– Ага, - прорычал довольно Капитошкин, - пришла, значит!
Рявканье пистолета, дробный стук шагов, крик боли и вдруг пистолет рявкнул ещё раз. Я услышал, как с характерным звуком разлетелся на куски голокрон, и вдруг шаги затихли, что-то зашуршало, кто-то запыхтел, застонал, и тут же раздался голос Старика:
– Он тебе не поможет, дорогая. Впрочем, нет: совершить самоубийство я тебе помогу...
Ольга?!
Я поднял голову, страшным усилием воли оставаясь в сознании и анализируя происходящее, и увидел, как, обхватив друг друга за плечи и вцепившись в рукоять пистолета, Капитошкин и Ольга стоят, качаясь, побагровев от усилий, сопя и натужно вздыхая, и пытаются повернуть его дуло к противнику. Старик страшно засопел, вены у него на шее и на лбу вздулись как канаты, мышцы, напряжённые, дрожащие, набухли и позволили сдвинуть ствол на сантиметр в сторону Ольги, которая, крепко уперевшись ногами в пол и обхватив Старика за талию, молча и яростно сопротивлялась.
Я пошевелился, засевшая глубоко в лопатке ручка мгновенно потревожила нервы, и плечо снова вспыхнуло жгучим огнём, но теперь я уже мог с ним как-то совладать. Капля пота, крупная и мутная, сорвалась с кончика моего носа, когда я, стискивая зубы и едва не плача от боли, потянулся к засевшей ручке здоровой рукой. Боль была настолько сильной, что пробивала даже волевые и психические заслоны, которые мой разум спешно возводил на её пути, я чуть привстал, чтобы было удобнее дотянуться, зарычал тихо, потом тихо заскулил, не в силах более терпеть, озлился, ругнул сам себя в зубы, взбешённый собственной слабостью, и одним резким движением метнул левую руку за спину. В тот момент, когда мои пальцы сомкнулись на стержне и возвратным движением я вырвал его из-под лопатки, я понял, что чувствует человек, которому разрывная пуля попадает в сердце. Он успевает только вдохнуть последний глоток воздуха и произнести самое дорогое для него слово на свете. От моментальной вспышки боли закололо в сердце, я попытался сосредоточиться, заглушая нервные окончания в том месте, но боль сводила на нет все мои старания. Я почти терял сознание, мутнеющим взглядом смотря на окровавленный наконечник ручки в пальцах, как вдруг еле слышно вздохнула Ольга, и тот же что-то зашуршало.