Курьер. Дилогия
Шрифт:
Я посмотрел ему вслед, говоря самому себе, что отныне следует мне начать привыкать к новому Старику, который почти не плюётся, слова не путает, не мямлит под нос, а говорит чётко, спокойно и лаконично, сухо подчёркивая и в достаточном свете обрисовывая детали, предназначенные для огласки. Что ж с одной стороны это хорошо - я всегда любил и уважал крутых грозных начальников, от одного окрика которых даже мухи встают по стойке "смирно" и рассчитываются на "первый, второй", любил и уважал их, наверное, потому что сам в душе был таким: суровым, строгим, но справедливым. С другой стороны, похоже, мне придётся переучивать себя с самого ноля - за тот срок, что я знал нашего Старика, я успел основательно привыкнуть к мелким неприятным "бонусам" общения с ним, кажется, без них я буду слишком серьёзно воспринимать его, а так, глядишь, дело докатится до того, что я на работу стану ходить как на работу, а не как в милый славный приют для душевнобольных. Тяжёлый выбор, что предпочесть? За советом
Его лицо было белым от непонятно откуда взявшегося чувства страха, а выражение обречённости, панической тоски и ужаса напомнило мне лица людей, попавших в западню и не знающих, как из неё выбраться.
– Грэй, - позвал я тихонько, но он не отреагировал. Его кулаки сжимались и разжимались нервно, губы еле заметно дрожали, а глаза... Глаза напугали меня больше всего.
В них не было ничего кроме страха и бессилия перед неизбежным.
Глава 17
Мне снился Капитошкин... Всю ночь. И это было ужасно. А хуже всего было то, что это оказался никакой не пророческий сон, не колдовской, ни хоть самую малость разъяснительный - если бы! Мне снилась самая обыкновенная белиберда из разряда дешёвого кризисного жанра, в котором все так просто обожают посудачить об очередном конце света. Проснулся я с больной головой и сразу возненавидел всё на этом свете, что только может меня окружать, мне сильно захотелось подыскать себе пару "чёрных, растоптать их с наслаждением, а после спокойно пойти пить чай, выплеснув из себя все негативные эмоции. Этой ночью я чувствовал себя как принцесса на горошине, которой вдобавок ещё и приснился бредовый кошмар: спать было чертовски неудобно и непривычно, потому что одеяло никто с меня не стаскивал, не лягался в ответ на мои нежные прикосновения, не ворочался и не шебуршался под боком, умудряясь за минуту раз двадцать повернуться туда-сюда; никто не будил среди ночи, желая поделиться со мной любовью ко всяким необычным фруктам, которые почему-то хочется именно сейчас и плевать, что их и в сезон фиг достанешь; никто не пихал локтём, желая узнать моё мнение по какому бы то ни было дурацкому вопросу - словом, я всю ночь чувствовал себя как не в своей кровати, а потому, ясен пень, не выспался и был зол как орда крестоносцев, ворвавшаяся после долгой изнуряющей осады в город, из которого отступающие жители успели вынести всё до последней крупицы золота. Вдобавок перед сном мне позвонил Старик, но, увы, не с пожеланием доброй ночи, а с примитивным намерением напомнить мне, что сегодня на работу опаздывать никак нельзя...
Я сжал кулак и от души дал им в стену, потом ещё раз и ещё. Уже чувствуя, что ещё немного, и она пойдёт трещинами, я внезапно успокоился, выскользнул из-под уютного и любимого одеяла, быстренько запахнулся в лежащий в изголовье халат и попёрся в ванную приводить себя в порядок.
– ЭлИн, вскипяти чайник и разогрей духовой шкаф, - буркнул я брюзгливо себе под нос и поглядел на себя в зеркало - ох, лучше б я этого не делал! Такого красавца как я сейчас даже в зоопарке показывать нельзя - дети будут пугаться.
Не глядя схватив щётку и зубную пасту и от души надеясь, что не перепутал её со средством для удаления нежелательных кожных утолщений вроде мозолей и прочего, которым пользовалась Шела, я сунул щётку в рот и начал полировать свои тридцать два друга - визитную карточку самого себя. Через несколько минут их ослепительный блеск вполне можно было перепутать с сиянием во мраке космоса какой-нибудь небольшой звезды. Полюбовавшись на творение своих рук, я кинул щётку и пасту на полочку и неторопливо умылся, содрогаясь от прикосновения холодной воды, однако принципиально не желая воспользоваться тёплой - с утра следовало проснуться и взбодриться, а не разомлеть и раскиснуть, и для этого холодная вода подходила лучше всего. Фыркая как мокрый волк, я торопливо растёрся жёстким полотенцем, с сожалением посмотрел на душ - его-то как раз и не хватало, однако времени не было на его принятие, тем более Капитошкин не поверил вчера моим клятвенным заверением, что я не забуду и не просплю - правильно сделал, конечно, потому что я проспал - и грозился позвонить мне ещё раз утречком пораньше, чтобы снова напомнить; принимать же звонок, ополаскиваясь в душе, было бы верхом нарциссизма, нигилизма и прочего идиотизма, а я себя идиотом никогда не считал. Поэтому я выскочил из ванной комнаты, замотал пояс халата вокруг шеи наподобие шарфа и бодро поскакал на кухню, где уже начинал петушиным жизнерадостным криком встречать утро мой самый драгоценный чайник на свете. Выключив под ним огонь, я сунул любопытный нос в духовой шкаф, оттуда на меня пахнуло таким жаром, что я моментально обсох и едва не закучерявился - великолепный обогреватель получился, а Шела всё недоумевала: почему я к центральному отоплению не подключён. Угу, да, знаю я наше марсианское отопление... Видел довоенные водородные птицами обгаженные котлы, которые, видимо, из-за этого только и не разваливаются. Обойдусь я и без такого "тепла". Тем более делов-то - духовку включил на прогрев и обогревайся, для себя любимого, не жалко.
Быстренько
– а просто потому, мне казалось, что твои маленькие слабости и чудодейственный эликсир от них должны быть известны исключительно тебе, есть в жизни у каждого некие заповедные тропки, по которым следует гулять исключительно в гордом одиночестве.
"Дар пяти стихий", - как несколько пафосно выражались когда-то древние китайцы, истинные знатоки и ценители чая, упал в заварничек; напевая себе под нос какую-то гремучую мелодию, я аккуратно налил туда кипяток - прошла минута с момента закипания, температура воды идеальна для того чтобы не угробить сверхтонкий изящный вкус и букет - накрыл крышечкой и заглянул в духовой шкаф.
– Вы мои хорошие, - бормотал я, вытаскивая из него разрумянившиеся, прямо дышащие горячие бутерброды, - вы мои пышные, вы мои замечательные...
Заткнувшись, я выключил духовку, повесил на крючок рукавицы и втянул носом аромат - м-м-м... В желудке сразу заквакал митинг голодных лягушек, но я решил обождать немного и разогреть ещё немного жаркого с соусом, который ещё тогда приготовила дожидавшаяся меня Шела. Мурлыча что-то себе под нос - и куда только подевалась моя утренняя злость и раздражённость не выспавшегося человека?
– я быстренько отрезал себе кусочек мяса, полил его соусом и грохнул на небольшой противень, засунув его опять же в духовой шкаф, после чего довольно потёр руки - намечался неплохой завтрак.
– ЭлИн, милая, который сейчас час?
– лениво поинтересовался я.
– Половина девятого по местному времени, - ответила она и, подумав немного, добавила: - До момента времени, указанного вчера вашим начальником, осталось три часа.
– Спасибо тебе, родная моя, - умилился я, с любовью глядя на бутерброды. При моей нелюбви к проволочкам и с привычкой делать всё быстро, три часа для меня - это всё равно, что три недели для остальных, целая куча времени. Спросите: почему я тогда опаздываю постоянно на работу? Отвечу - из принципа. Для меня явиться вовремя на работу - значит признать её официальной работой, где я тружусь в поте лица и отрабатываю свою кровную зарплату и нечастые премиальные. А так мои опоздания, легкомысленное отношение и безалаберность и тунеядство - неплохие способы напомнить себе, что всё вокруг - как бы игра, а рабочий день - это всего лишь новая серия из приевшегося но всё ещё любимого семейного сериала. Пока так относишься к этому священнодействию - беготне за любимым начальником и изображению стахановского труда - чувствуешь себя более-менее человеком, а не рабом на службе у тех, кто обещает вознаграждение за твой по сути дела бесплатный труд.
Духовой шкаф пиликнул, я подскочил к нему, запустил руки в его огнедышащее чрево и извлёк оттуда тарелку с парующими и испускающими такие ароматы кусочками мяса, что едва не начал грызть воздух. Торопливо поставив тарелку на стол, я придвинул ближе бутерброды, заглянул в заварничек - ага, ещё минуты три-четыре можно подождать - вооружился ножом и вилкой и как голодный волк набросился на еду.
– Приятного аппетита, Андрей, - мягко пожелала мне ЭлИн, я в ответ что-то промычал с набитым ртом, помахал вилкой и услышал в ответ серебристое журчание её нежного как мягкий перезвон колокольчиков или пение ручейка по камням смеха.
Завтрак был умят за пару минут - вот уж не думал, что я настолько голоден. Откинувшись на спинку кресла, я довольно вздохнул, отодвинул тарелки и придвинул к себе чашку и заварничек. Открыв крышечку, я втянул носом аромат и у меня в голове аж посветлело, и птички зачирикали, сидя у меня на извилинах. Покрутив головой и ища взглядом одну вещь, я заглянул под стол, посмотрел на полочках над ним, засунул нос в ящики...
– Под подоконником на тумбочке, - подсказала ЭлИн.
Отодвинув занавеску, я и впрямь обнаружил искомое - баночку с мёдом, которую мне подарил Кузьма, у которого дядя признанный заслуженный бортник, у него сотни гектаров земли во владении на Марсианском Среднем Поясе, вот и снабжает любимого племянника мёдом, а тот его нам раздаёт под настроение.