Курьёзы Комбинатора в тонких намёках на толстые обстоятельства
Шрифт:
– Какая муха укусила? Или он болен? – шёпотом у Клёпы поинтересовался Шарамышкин, – раньше этого я за ним не замечал.
– Угадал. Он на всю голову болен! Неожиданно объявил голодовку, – тихо поведала Клячкина, – сильно исхудал, но продолжает голодать. Шарамышкин, он умрёт без меня! Уже настрочил предсмертную записку, где в своей смерти обвиняет нас.
– А я-то здесь причём?
– Ну как причём? Сам знаешь… Так что придётся нам ещё немного потерпеть.
– И сколько же нужно терпеть? – поинтересовался Шарамышкин.
«Не знаю, но
– Осознал, не дурак, – тихо отозвался Шарамышкин и вернулся на свою табуретку…
Варвара Похмелкина от долгого ожидания резко встала и подошла к окну: «Ага, а вон и наши топают от ларька, с железной трубой, что рядом с общежитием, откуда теперь стал постоянно «извергается» дым, отравляя нашу атмосфэру!»
– А тебе-то что? Не тебя же травят, – отреагировал Клячкин.
– Дура ты, Варвара, ничего не смыслишь в наших мужских делах, сиди и не каркай! – урезонил её Кроваткин Фидер Карлович, завхоз общежития, – туда они не давно, на выгодных условиях, пристроили наш «Семейный шедевр»!..
Через пару минут появились двое бритоголовых с двумя трёхлитровыми банками, «заряженными» самогоном. Публика, хмурая после вчерашнего, сразу оживились и оторвавшись от теле-линзы, встретила бритоголовых «целителей», Квашкина и Гуаношвилли, радостными репликами.
– Вот и «прописка» Клячкиных «приехала»! – обобщила радостные возгласы собравшихся Варвара Похмелкина – давняя приятельница бритоголовых.
– А почему же вы, наши кормильцы, без банок с водой, чтоб «зарядиться»? – заинтересовалась Варвара, укоризненно покачивая своей маленькой головкой с редкими завитушками, но с развитым бюстом.
– А мы вот сейчас из этих баночек первачком зарядимся и приободримся! – отреагировал Квашкин.
– Верно квасишь, друган Кваша, – Гуаношвилли Зураб Загребалыч поставил банки на стол и достав гранёные стаканы, стал «заряжать» их самогоном из трёхлитровой банки…
Присутствующие молчали, пристально наблюдая за «расфасовкой» живительной влаги.
– А вот совсем не давно ещё более «модное» лечение обнаружилось, – сообщил Гуаношвилли, после первого стакана. – Верно, я говорю, учёный выкидыш?
– Я Петр Маргалович Карапузов – профессор института Марксизма, не выкидыш, а уволенный по недоразумению, в связи с отсутствием финансирования в главке! Уловил разницу?
– Полностью не уловил, но твой кончик уже нащупал.
– Если не секрет, то прошу обнародовать этот новейший рецептик, – попросил Мусик Каземирович – только диктуйте не спеша, я попробую записать, а потом распространить среди членов нашего сообщества.
– Вот сейчас, Каземирыч, всем налью, а после закуси, когда второй заряд первача упадёт в нужное место, я тебе и продиктую этот «тайный модерновый рецепт» …
– Значица так!.. Запысывай, Каземирыч… Берёшь газеты с заряженными портретами Кашпо и Чумы долго
– Доходчиво… А дальше? – спросила Клячкина.
– А дальше что-то не пускает!..
– Зачем же так грубо всё опошлять! – отреагировала Клёпа.
– А конечный, конечный результат каков? – заинтересованно спросила Варвара Черкизоновна, рано познавшая радость матершинства.
– У деда пропал геморрой, – а у меня на душе немного полегчало.
– Но это не педагогично! – возмутилась Клёпа.
– А кто же автор этого рецепта? – снова поинтересовалась Варвара Черкизоновна, не уловившая суть «рецепта».
– Автор не известен, затерялся где-то в клозете… Спросите у Главсана – он наверняка знает.
Квашкин снова налил себе и Гуаношвилли по стакану. Чокнулись:
– За «прописку» Клячкиных! – произнёс Зураб. – Дай Бог не последнюю.
– И за приятную голодовку Клячкина, – добавил Квашкин, – Ну будь, Мусик – Пусик, наш болвасик! Но эту дозу, Гуано, пьём не чокаясь, как договаривались!
– Он верно говорит, Каземирыч? – поинтересовался Гуано.
– Да, да, верно, – промямлил Клячкин, – а почему не чокаясь?
– Сам догадаешься с трёх раз или подсказать за «бабки»?
– Сам, сам, – поспешно отреагировал Клячкин, – и вам не хворать, но поскольку не ем и не пью даже супа я, то позвольте вас покинуть, век свободы вам не видать, мои глупые.
– Ну ты, поэт! Поменьше шлёпай губами в невпопад, а приступай к шевелению своими «костылями», – и Квашенный, плеснув ещё в свой стакан из трёхлитровой банки, сквозь зубы «процедил», – ладно, ковыляй сморчок, пока я добрый.
– Так и быть, я тоже готов, ради экономии «жидкости» в нашу пользу, отпустить тебя на все четыре стороны. А с этим, – Гуаношвилли указал на банки с самогоном, – без тебя постараемся справиться! Но запомни – у бессмертия только одна дата – рождение. Так что, Каземирыч, не забудь пригласить и не боись, если что… в этом вопросе – поможем. Верно я говорю, Квашенный?
– Ход мысли, пока в нужном нам направлении, братан, – отозвался Квашенный, – учти, Мусик, твоё здоровье – это скоропортящийся продукт с нашими поправками.
– Давай, корректируй нашу «батарею», братан!
– Первое, нам больше достанется, – начал перечислять Квашенный, – а за худое слово ответишь с процентами!
– Я также прошу добавить к этому стоимость лампочки в тубзике, геройски перегоревшую, от его отходов производства средств производства. Кстати, эти сведения получены от него добровольно при осознании им содеенного, – добавила Бякова Попилена Культырбекова – «разводящая» клуба «Шанс».
– Ну «мать» за-авернула ты. Тебе уже пора по-подаваться в следователи! – заплетающимся языком произнёс Квашенный и, ещё немного плеснув в стакан «заряженного» напитка, ощутил сполна на себе воздействие, прозвучавшей по телеку знаменитой фразы Кашпо: «Даю установку» – всем СПАТЬ!..