Курица в полете
Шрифт:
— Аркаш, а за кого она выйдет замуж, ты не скажешь? — полюбопытствовала Маша, слышавшая сей трагический монолог.
— Какая разница, — поморщился Пузайцер, потягиваясь. — Лучше всего за иностранца, который живет за кордоном и не имеет понятия о нашем телевидении.
— Ерунда! — возмутилась Маша. — А иностранцы что, не ревнуют к зрителям и съемочной группе?
— Безусловно ревнуют, но… Не знаю я, девочки, насчет иностранцев, ну их в баню! Все, я пошел!
Валерка тебя отвезет, Элла! Пока!
— Да, Элка, похоже, он знает, что говорит, наш Пузайцер.
— Да ну, — отмахнулась Элла, —
Поиграю в это сколько получится, и хватит. У меня есть профессия!
— А у меня две или даже три, но мне понравился этот бардак!
Элла едва доковыляла до машины, так у нее отекли ноги, ведь она весь день крутилась на высоких каблуках. В следующий раз, если он будет, ни за что каблуки не надену. Ни за что! Домой она попала в половине второго ночи.
Утром Элла позвонила на работу и сказала, что опоздает. Просто не было сил встать… Не хотелось ни есть, ни пить, ни спать… Совсем ничего не хотелось. Она включила телевизор. И сразу увидела приплюснутую мордочку Зои Звонаревой, которая что-то готовила в студии. Да еще соревновалась с итальянским поваром. Понятно было, что она тут не для того, чтобы победить итальянца, — она мазала сгущенкой готовые коржи, щебеча, что, когда столько работаешь, столько пишешь, нет времени на разносолы, но все ее мужья обожали ее торт со сгущенкой! А времени на него уходит всего ничего, надо только смешать сгущенку со сливочным маслом и ложечкой какао! Итальянец готовил что-то умопомрачительное, сложное, красивое, а знаменитая писательница совала под нос ведущему свой торт. Тот явно не хотел его пробовать, его актерского таланта не хватало, чтобы это скрыть, а она кокетливо-великосветским тоном укоряла его: невежливо, мол, отказываться от угощения…
Потом подводились итоги соревнования, и в результате победила дружба. Тьфу! Эх, пригласили бы меня с ней посоревноваться, у меня бы дружба не победила! Я ж не бессловесный итальянец, я бы такое сказала… И это бы вырезали — и все равно победила бы дружба, потому что такова концепция программы!
Зазвонил телефон.
— Алло!
В трубке молчали.
— Алло! Говорите, вас не слышно.
Трубку повесили. И буквально через три минуты раздался звонок в дверь.
И кого черт принес? Она накинула халат и поплелась к двери.
— Кто там?
— Элла, открой, это Воронцов!
Она пришла в ужас. У нее такой вид!
— Элла, пожалуйста, это очень важно!
Она открыла дверь на цепочку:
— Вы?
— Я! Элла, надо поговорить!
— О чем?
— Но не через цепочку же нам разговаривать.
— Хорошо, я открою, но вы не входите! Я вам крикну, когда можно! — И она бегом кинулась в ванную. — Проходите на кухню! И дверь за собой заприте!
— Слушаюсь!
Он пришел! Пришел! Она заперла дверь и полезла под душ. Потом наскоро вытерлась, расчесала волосы и осталась недовольна своим видом.
Бледная, осунувшаяся, а главное — не было радости от его прихода, только страх. Хотя чего бояться?
И наплевать, какой у меня вид, уж безусловно лучше, чем у этой щебечущей мартышки… Я что, ревную к ней? Еще не хватало! Она
— Хотите кофе?
Он резко повернулся к ней. Вид у него тоже был не слишком авантажный.
— Элла! Что происходит? Зачем ты так?
— Что? — не поняла она.
— Зачем ты передала жилет через Любашу?
— А что мне было с ним делать? Вы не объявлялись. А вдруг у меня его съела бы моль?
— У тебя водится моль? — почему-то засмеялся он. Что тут смешного?
— У меня — нет! Но, может, в вашей жилетке были личинки…
Он еще громче расхохотался.
— Так вы хотите кофе или нет? — раздраженно спросила она.
— Хочу!
— Черный или с молоком?
— Черный, покрепче и без сахара.
Она достала банку с кофе и турку, включила плиту, и вдруг он подошел, к ней сзади, обнял, поцеловал в шею. Она вздрогнула, закрыла глаза, увидела золотую пчелу, которая тут же сменилась мордочкой Зои Звонаревой. И томления как не бывало.
— Не надо! — дернулась она.
— Почему? — прошептал он.
— Не хочу, и все!
Он отступил.
Она сварила кофе, налила ему и себе.
— Есть хотите?
— Нет, я завтракал, спасибо. Курить можно?
— Так вы уже курите, — пожала она плечами и дала ему пепельницу.
— Спасибо. Элла, что случилось? — Он смотрел на нее, видел, что она неважно выглядит, у нее измученные глаза. Критические дни! — догадался он. Могла бы прямо сказать, не девочка уже, и, после того что между нами было… Впрочем, это неважно. Понятно только, что лезть к ней не нужно. Но выяснить отношения необходимо. Все это время он старался избавиться от мыслей о ней, в какой-то момент ему показалось, что он преуспел в своем стремлении, но стоило ему взять в руки жилетку, впитавшую в себя запахи ее вещей, ее самой… Он вообще-то напрочь забыл, что оставил жилетку в ее квартире. А тут сразу нахлынуло… Но она, похоже, совсем ему не рада. Странная все-таки особа, но до чего привлекательная. Как нестерпимо хочется ее трогать, гладить, обнимать… Ну и все остальное…
С ней тогда было фантастически хорошо, фантастически… И ей вроде бы тоже… Тогда в чем дело?
Или опять вмешалась полоумная Инка? Неужели выследила меня и потом устроила скандал? Как бы это выяснить?
— Почему вы так на меня смотрите?
— А почему ты опять говоришь мне «вы»?
— Мне трудно переходить на «ты». Бабушка так воспитывала…
— В прошлый раз ты легко перешла на «ты».
— В прошлый раз я вообще наделала много глупостей.
— Элла, что случилось? Ты ведь в тот раз не перелета боялась, да? Ты испугалась чего-то другого, связанного со мной? Неужели этой ненормальной, которая учинила скандал?
Она молча покачала головой. Потом встала и взяла из шкафа коробку печенья:
— Вот берите, вкусное…
Ах, как он мне все-таки нравится… Это мужественное лицо, этот квадратный подбородок, синие глаза, этот загар, эти русые с проседью волосы, он похож на англичанина-колонизатора из фильмов пятидесятых годов… И он пришел, он все пытается что-то понять, что-то сказать. Я хочу его, с ним так хорошо… Но неужели я теперь вместо пчел буду видеть Лиркину рожу, ее даже рожей не назовешь, только рожицей… Нет, зачем мне ее объедки? Не хочу.