Куролесовы страсти
Шрифт:
– Никак пчёлы покусали? – и получив в ответ лаконичный утвердительный кивок, поспешил успокоить: – Ничего, пройдёт, полезно даже!.. В разумном количестве. Сейчас баньку затопим, как рукой всё снимет!
Посмотрев как шибко-загорелая молодёжь ухватилась за тяпки и, встав наискось напротив друг друга, со знанием дела рьяно принялась за работу – дед Кузьма торопливо потопал топить баню.
Лёнька еле успевал за сноровистым Семёном, идущим спереди. И закончив очередной из многочисленных рядков, отдыхая – поинтересовался у поджидающего деревенского собрата:
– Сень, давно
– Так вы какие семена заготовляете? – прищурил глаз Семён, как будто сам не знал.
– Размером с яйцо примерно. Ты же нам помогал, – благодарно напомнил ему Лёньчик.
– Да видел я, вместе же сажали, – согласился Сенька, – вот именно, с яйцо. И вырастает она у вас не больше нашего гороха. Надо для саженцев выбирать длинно-худосочную! Потом чик её повдоль-напополам, для экономии! А то и четвертовать. Главное, глазки не повредить. Такую и надо сажать. Она когда вырастает, почти вся таким же цельным размером получается, только намного толще и мосластее! Гены, дээнка, наследственность… Уловил разницу? – подробно выдал фирменный деревенский секрет потомственный сельчанин Сенька.
– Ага! Обязательно научу Батю, в следующем годе только. Сейчас уже поздно пересаживать. Да и неохота… – пообещал ему и себе, умудрённый мудрым советом, Лёнька. Поспешно поспешая за ловкими и привычными телодвижениями деревенского собрата.
Когда Лёнька с Сенькой закончили окучивать последний рядок, со двора уже давно доносился вкусный запах дыма от сгораемых берёзовых поленьев. И над рубленой баней, из кирпичной трубы курился белый столбик дыма.
Дед Кузьма успел уже попариться, и дожидался ребят сидя на крыльце в расшитой льняной рубахе, утирая пот со лба накинутым полотенцем. Он добавил в печку изрядную порцию дров и хитрым глазом наблюдал теперь – насколько хватит терпения молодым пацанам, юркнувшим в натопленную жару парилки.
Как он и предполагал – первым выскочил, держась за обожжённые уши, городской житель Лёнька.
Сенька, более привычный к такой терапии – похлестался берёзовым веником более продолжительное время. Но, выйдя, и, опрокинув на себя ушат холодной воды – не отважился во второй раз сунуться в раскалённое пекло парилки.
– Ну как, уши в трубочку свернулись? – поиронизировал над молодёжью Кузьма.
– Нормально… – отшутился Лёнька.
– Хорошо!.. Даже опухоль пчелиная выпарилась, – крякнул Семён, ощупывая своё почти первозданное лицо. И ненавязчиво добавил, потирая живот: – Попить бы, а то есть так хочется.
– А как же, остыньте только маленько, – обнадёжил Дед Кузьма.
Немного выждав, пока разгорячённые лица ребят поостынут, он повёл их в избу.
В просторной горнице суетилась, собирая на стол, бабка Марья.
Аккуратно причёсанная Алка помогала бабушке расставлять последние атрибуты застолья. Она вся аж светилась послебанной чистотой, улыбчиво поглядывая на пацанов. …И резко пахла, по совету друзей – сивушным запахом самогона.
Советчиков аж передёрнуло, и они брезгливо поморщились, принюхиваясь к своеобразному одеколону.
На столе было уже почти всё поставлено. И взгляды проголодавшихся помощников
На чугунной сковороде шкворчали крупные пескари, в окружении оранжевых яичных желтков и белых белков. А рядом располагалась ещё одна, с зажаренными в сливочном масле грибами-подберёзовиками. В стоявшем поодаль чугунке дымилась рассыпчатая картошка, сдобренная сметаной. Глубокая глиняная чашка доверху была наполнена варениками, политыми вареньем. На широком плоском подносе высилась внушительная горка пирогов с различной начинкой. Не говоря уже об окружении разных салатов из овощей, нарезанных крупными ломтиками; тарелок с белоснежным творогом, залитых свежим мёдом; и крупнокалиберной клубники-виктории под густыми деревенскими сливками. И холодная окрошка с домашним квасом!
Всё это приковывало взгляды ребят и предвещало незапланированный праздник живота. Без лишних слов и излишних приглашений за столом воцарилось безмолвное затишье, сопровождающееся дружным почавкиванием…
А под столом вертелся белый пушистый котяра, прозванный за свою неимоверную упитанность «Батоном». Он поочерёдно приставал к трапезничающим, щекоча их босые ноги длиннющими усами, и царапался, если на него не обращали внимания, выпрашивая так лакомства с хозяйского стола.
Так он прошёлся по кругу, заставляя очередную жертву – подпрыгивать сидя на месте и непроизвольно ронять еду на пол. Пока не подошла очередь деда…
Цапнув по запарке – и его, Батон был с позором вышвырнут к порогу, поддетый ловкой ногой Кузьмы. И поглядывал теперь исподлобья зелёными глазищами на сурового хозяина, недовольно урча и облизываясь, с мстительным прищуром утирая морду лохматой лапой…
– Деда, расскажи чего-нибудь? – нарушая тишину чинного ужина, попросила Алёнка.
– Так вот, я и говорю!.. – с готовностью откликнулся Дед Кузьма.
Он ненадолго задумался воспоминаниями. И глянув на сгустившийся сумрак за окном, таинственно поведал ненадуманную историю:
– Давно это было…
Неимоверной силищей обладал один наш односельчанин. Ручищи у него были размером с лопаты, да и ростом Бог не обидел.
Как-то в старину повадился какой-то ворюга коней из ночного воровать. Вот и пришёл к Василию народ на поклон: «Посторожи табун, Василий Егорович, будь милостив!».
Надо сказать, что прежние сторожа никак не могли поймать ворога. Лишь издали видели они его.
Они возвращались по утру поседевшими, и с ужасом в глазах часто крестились на святые образа, никак не желая отвечать на расспросы односельчан. И наотрез отказывались от дальнейшей пастушьей службы.
Василий был не робкого десятка. Отложив свои личные дела, он внял просьбам общества и пошёл в ночное.
Коней тогда пасли на дальнем пастбище, возле Чёртова болота. Места там глухие, но больно луга хороши – заливные…
Идти надо было долго, через старинное кладбище. Ночь выдалась тёмная, но полнолунная. И лишь луна, изредка появляясь из-за туч, освещала путь меж покосившихся крестов.
Аккурат это было в канун Ивана-Купалы, когда зацветает папоротник!.. А всякая нечисть, как известно – его охраняет!