Курорт

Стейн Сол

Третьей ее жертвой стал популярный певец, обожавший девушек, что вились вокруг его костюмерной. Через подругу подруги Филлис проникла в святая святых и привлекла к себе внимание певца. Тот жестоко ошибся, предположив, что эта очень умная и красивая девочка одна из его горячих поклонниц. Он позволил себя соблазнить. Когда же пришел срок, а Филлис тянула достаточно долго, чтобы не продешевить, она удивила певца, признавшись, что ее интересуют не его ласки, но материальное обеспечение. Певец предложил Филлис сгинуть, однако днем позже его навестил полицейский

в форме, который пообещал не арестовывать певца и вообще закрыть на все глаза при условии, что тот согласится выплачивать Филлис причитающиеся ей деньги.

— Так ты ее сутенер? — взревел певец. — Вон отсюда!

Полицейский, привыкший к подобным передрягам, терпеливо объяснил, что он выполняет практически те же функции, что и театральные агенты, с которыми приходится иметь дело певцу. Ежемесячно тому придется платить незначительную сумму, которая никоим образом не подорвет его благосостояние, а он, полицейский, обеспечив выплату, будет оставлять себе десять процентов, отдавая остальное Филлис, которой всего шестнадцать лет, хотя выглядит она старше. А потом во время концерта кто-то бросил в зал зловонные шутихи — горящие рулоны кинопленки, завернутые в плотную бумагу, и уже администрация «Парамаунта» обратилась к певцу с просьбой договориться с пострадавшей.

Когда полицейский пришел второй раз, певец предложил иное решение проблемы; вместо ежемесячных выплат разом отдать пять тысяч долларов. После того как деньги перекочевали в карман полицейского, мужчины пожали другу другу руки, словно два бизнесмена, заключивших взаимовыгодную сделку.

По пути к Филлис у полицейского возникла мысль о том, что не худо бы увеличить причитающуюся ему долю до двадцати процентов. Когда Филлис выслушала его предложение, ее лицо так исказилось, что полицейский даже испугался. Такое выражение ему доводилось видеть на мужских лицах, у женщин — никогда.

— В чем дело? — спросил он.

Едва шевеля губами, этот приемчик она почерпнула из кино: именно так произносили угрожающие монологи актрисы, она напомнила полицейскому о его жене.

— Сначала я пойду к комиссару полиции, потом к ней.

Большего и не потребовалось. Полицейский уже достаточно хорошо знал Филлис, чтобы поверить ей. А потому не только отдал причитающиеся ей девяносто процентов, но и, заглаживая свою вину, познакомил с человеком, о котором не так давно рассказывал ей, с брокером нью-йоркской фондовой биржи, которому удивительно везло в спекуляциях с акциями.

Они еще лежали в постели, когда Филлис попросила брокера вложить ее четыре с половиной тысячи долларов в акции, которые сулили наибольшую прибыль.

— В этом деле нетрудно и ошибиться, — осторожно заметил брокер, чтобы не расстраивать Филлис, от которой он ждал повторения только что полученного удовольствия.

— А по-моему, все очень просто, — возразила она. — Какие бы акции по итогам года ни оказались наиболее доходными, считай, что первые четыре с половиной тысячи вложенных в них долларов мои, а остальные — чьи-то еще.

Поначалу брокер поломался, но вскоре Филлис стала

самым удачливым инвестором на всей улице. Акции, в которые она «вкладывала» деньги, всегда приносили самую высокую прибыль, даже если брокеру приходилось доплачивать из своего кармана.

Устойчивое материальное положение определило судьбу Филлис. Она пренебрегла замужеством, так как уже получала «алименты» с нескольких мужчин. В двадцать три года она переехала в Лос-Анджелес. Какой-то знакомый рассказал ей, сколь перспективна торговля земельными участками. Как и можно было ожидать, Филлис стала блестящим агентом по продаже недвижимости, вероятно, потому, что никогда не спешила с оформлением сделки. Ей исполнилась тридцать пять, когда она поехала на новый курорт, «Клиффхэвен», чтобы отдохнуть и покрасоваться в подходящем для этого окружении. Ее предупреждали, что туда все ездят парами. Филлис, по обыкновению, отправилась в «Клиффхэвен» одна, намереваясь выделиться этим среди остальных женщин к немалой для себя выгоде.

Когда Клит нарушил заведенный порядок, открыв своим ключом номер Филлис, она подумала, что нашла способ вырваться из этого безумного «Клиффхэвена».

— Ты потрясающе выглядишь, — поделился с ней своими наблюдениями Клит.

Эти калифорнийские пляжные мальчики похожи друг на друга, словно гамбургеры, подумала Филлис. Клит буквально поедал ее взглядом. Она не возражала.

Клит зашел к ней с намерением сказать, что она удостоена чести стать его первым еврейским «персиком», но, заметив движение ее губ и истолковав его по-своему, решил начать с другого.

— У меня есть кое-что для тебя. Ты голодна?

— И что же у тебя есть? — Филлис тянула время.

Клит решил похвалиться своим агрегатом. Стянул джинсы и трусы.

— А тебе не кажется, что надо снять и кроссовки? — спросила Филлис.

Клит посмотрел вниз. Выглядел он нелепо. Пришлось сесть на край кровати и расшнуровать кроссовки. Скинув их, а также джинсы и трусы, он поднялся. Процесс раздевания притушил его пыл, а взгляд Филлис охладил окончательно.

— Начнем, — Клит полагал, что с этой крошкой ему хватит тридцати секунд, чтобы вновь войти в форму.

— Каково quid? — спросила Филлис.

— Quid?

— Quid pro quo. Услуга за услугу.

Клит не собирался играть в любовные игры с еврейкой. И прямо заявил ей об этом.

Филлис рассмеялась, что также не способствовало восстановлению его эрекции.

— Чего ты хочешь? — сердито спросил Клит.

— Выбраться отсюда.

— Уехать отсюда нельзя.

Филлис прошла в ванную и начала умываться, словно его и не было.

Клит последовал за ней, похлопал по плечу.

— Согласен.

— Согласен на что?

— Ты делаешь, что я говорю, а потом я увожу тебя отсюда.

— Ты увозишь меня отсюда, а потом я выполняю любое твое желание. Таковы мои условия.

— Ты что, шутишь? Я потеряю работу.

— Ты потерял больше, чем работу, — она глянула на его прибор.

Будь его воля, он бы загнал ей в задницу здоровенный кол.