Курская дуга
Шрифт:
— Я дам тебе щетку и мыло. Вода в сенях, бери ведро и отправляйся в сад. Но знай, один этюд мой. Надо украсить корпункт.
— Я тебе подарю… выберешь любой. — Гуренко скользнул в сени, загремел ведром.
— Кажется, Бобрышев идет… Точно, он! — глянув в окно, совсем повеселел Виктор. — Пошли встречать.
Майор Бобрышев не успел прикрыть калитку, как его уже окружили товарищи.
— Ты откуда взялся такой чистенький? — пожимая руку приятелю, удивился Гайдуков. — Смотрите, друзья, на нем ни пылинки,
— Он умнее нас оказался, в Тускаре выкупался. А мы, Юрий Сергеевич, не догадались, — пожалел Седлецкий.
— Речушка узкая, но ямки есть подходящие, — заметил Бобрышев.
Он сильно загорел, поправился, на щеках исчезли мелкие рябинки, и лицо его приняло еще более добродушное выражение.
— Друзья мои, время уходит, — спохватился Виктор. — Гуренко, пять минут срока — и чтоб блестел, как: стеклышко. Склад могут закрыть на переучет, без сапог останетесь.
— Да, да, пошевеливайтесь, Юрий Сергеевич, — поторопил его и Седлецкий.
Пока Гайдуков возился с консервными банками и доставал у хозяйки посуду, корреспонденты вошли в дом, скрипя новыми сапогами.
— Дойдем до Берлина и на парад явимся, — приплясывал Бобрышев.
Гуренко развернул сверток, расставил на кушетке и стульях этюды.
— Ну, как?
В комнате воцарилась тишина. После большой паузы Седлецкий сказал:
— Сколько разнообразных типов, контрастов самых неожиданных. Народ на войне… Хорошо! Я, Юрий Сергеевич, приятно удивлен.
— Вы меня захваливаете…
— Нет, Седлецкий прав, удачные этюды. — Скрестив на груди руки, Бобрышев подошел к кушетке. — Особенно пейзажи написаны с душой. Простор, свет, братцы.
Гайдуков, по привычке подкручивая двумя пальцами кончик уса, думал: «На каком же остановиться? Пожалуй, попрошу этот…»
Он долго смотрел на один этюд. Солнечный луч проник в глубокий блиндаж и озарил лицо девушки-связистки. На березовом столе, в снарядной гильзе синел букет полевых цветов.
— У нас было условие… — Гайдуков протянул руку, — эту вещь я возьму в рамку…
— Пожалуйста. — И Гуренко сложил этюды. — Ну, а теперь рассказывай, Виктор, что у тебя тут слышно..
— Ты с передовой приехал…
Гуренко понизил голос:
— Ходят слухи, будто бы организован новый, Степной фронт. Это правда?
— Такой фронт существует.
— Это хорошо, больше уверенности, — набив табаком трубку, откинулся на спинку кресла Бобрышев. — Если нашу пехоту прикроют с воздуха, она устоит, выдержит любой натиск врага. И тогда Степной фронт — резервная сила — покажет себя…
— У противника появился новый истребитель «Фокке-Вульф-190». Знаете?
— Дорогой Семен Степанович, это уже не новость. Наши истребители не хуже немецких, а лучше! Было бы их побольше!
— Я надеюсь на тыл. Народ всю силу отдает фронту. Кто из вас бывал на аэродромах? Там далеко не пустое
— Когда же придет конец тишине? — воскликнул Гуренко. — Надоело сидеть на одном месте. Рвануть бы вперед! На Украину! А там… Польша, Румыния, Чехословакии… И вот вдруг видим мы… Ну, как вы думаете, что? — Гуренко передохнул, лицо его просияло. — Дорожный указатель: «Берлин. Городская черта». А?
— Осенью б этой или зимой! Нет, вряд ли… война затянется, — сказал Гайдуков и, окинув взглядом стол, добавил тоном хозяина: — Ну что ж, сейчас мой гроссмейстер Ковинько хлеб принесет, и тогда сядем перекусить.
Бобрышев встал, дымя трубкой, прошелся по комнате. Его внимание привлек трофейный автомат. Майор взял в руки оружие и удивленно посмотрел на Седлецкого.
— К чему это? Смешно, друг, и пахнет саморекламой. Вы только послушайте, — обратился он к Гуренко и Гайдукову: — «Поэту Седлецкому от полковника Калюжного». Скажем прямо — надпись ненужная.
— Семен пошутил и нацарапал гвоздем, сотрет. Какая там самореклама? — заступился Гайдуков.
Седлецкий усмехнулся.
Я вовсе не думал шутить и не собираюсь уничтожать надпись. Мне подарили новый автомат. Вам завидно? Признайтесь!
— Кто завидует? Есть чему… — укоризненно покачал головой Гуренко.
— А мне так нравится, — нахмурился Седлецкий. — Можете не читать чужих надписей.
— Друзья, вот картинка: Седлецкий едет на попутной машине в армию. Рядом сидят незнакомые бойцы и офицеры. Им хорошо видна надпись на автомате. Так вот кто их спутник! Читайте, завидуйте, — рассмеялся Бобрышев. — Едет фронтовая знаменитость!
— Это мое личное дело! — выкрикнул Седлецкий.
Вошел шофер. Все замолчали. Ковинько нарезал хлеб, Гайдуков достал из шкафа самодельные бумажные салфетки и пригласил товарищей к столу. Ели вяло, без аппетита. Разговор не ладился. Молча распили бутылку кагора, но и вино не подняло настроения.
Гайдуков злился на Седлецкого. «Черт возьми, одна капля дегтя — и все испорчено». Все же он попытался развеселить компанию и рассказал новый анекдот о военторге. Анекдот был довольно остроумен, но встретили его равнодушно. До конца обеда Виктору так и не удалось разбить ледок натянутости и принужденности.
Ковинько внес в комнату сиденье от машины и потертую спинку дивана.
— Это же превосходно! — Бобрышев потрогал рукой пружины. — Постель обеспечена. Теперь ночи короткие, да и некогда залеживаться. Мне с Юрием Сергеевичем ехать в одном направлении. Мы уйдем до рассвета, ночью больше попутных машин.
— Если хочешь, Ковинько подбросит вас до контрольно-пропускного пункта, — предложил Гайдуков.
— А зачем? Здесь каких-нибудь пять минут ходьбы, — возразил Бобрышев.