Курская дуга
Шрифт:
— А где ж рыбачили?
— На дарницком лугу, под Киевом… Ловил я на Желтом Ковтуне, над ним всегда кружились чайки с криком: чьи-вы… А рядом Небереж, суровое озеро, прячется в лозах. Шагу не ступишь — сразу глубина. Вода холодная, ключевая. Посредине луга раскинулось Святище… Я любил озеро Орики. Это было мое заветное… Осенью там берега мятой пахнут…
— Ой мамочка! — вырвалось у старшины. Его глаза повеселели. Он потоптался на месте, словно готовясь взмахнуть спиннингом. — Это ж мои коренные места! Каждая ямка проверена.
— Интересно испытать.
— А за чем остановка? Надо встать на зорьке и сходить на Сейм.
— Вы здесь пробовали ловить?
— Иногда рыбачу на ранней зорьке. Выскочу на часок — и домой! Типографское хозяйство большое, работы много, а механик один. Там гайку заменить, там болт, деталь новую выточить, линотип наладить… Я ж токарь, слесарь, фрезеровщик. Бог механики!
— А блесны давно делаете?
— Что там блесны! Я до войны снабжал удилищами и катушками многих любителей спиннинга. Моя работа славилась… Да мы совсем заговорились, товарищ майор, — спохватился Войцеховский. — Надо же проводить вас на хуторок.
После яркого электрического света ночной лес показался особенно густым и непроходимым. Войцеховский и Солонько шли ощупью, опасаясь наткнуться на колючий боярышник. Но постепенно они привыкли к темноте и стали различать тропку. В лесу было тихо, душно. Изредка перекликались сычи. На полянке старшина закурил, поравнялся с Дмитрием.
— Вы, товарищ майор, не подумайте, что Войцеховский всю жизнь только и занимался блеснами да спиннинговыми катушками. Я пятнадцать лет проработал в типографии. Вносил рационализаторские предложения, премии получал. В Киеве два инженера судили-рядили, неделю ломали головы: как же установить двадцатитонную ротацию в вагоне?
— Махина!
— На таких ротациях газета «Правда» печатается. Да, так вот инженеры… Получилась у них осечка. Написали они заключение: «Установить ротацию невозможно». А я, техник, подумал крепко и давай мудрить. Чертежей семь набросал, все заново переделывал, и неожиданно осенила меня одна мысль… Помчался я к инженерам, показал расчеты. Ухватились они за мою идею. Верно, говорят, если по такому принципу перенести моторную группу, то ротация поместится. И началась работа… Некогда было ни поспать, ни поесть. Зато благодарность получили от Военного Совета, ценные подарки.
— Молодец старшина, вот тебе и спиннинговые катушки!
— Оно так получается, от малого к большому шел… — Войцеховский остановился, затоптал окурок. — Чтоб пожара не наделать, а то еще трава вспыхнет. Сушь…
Лес заметно поредел. Открылось небо с яркой россыпью звезд. Впереди что-то забелело. Дмитрий приостановился.
— Не разберу, вода или песок?
— Вышли к Сейму,
Река неторопливо подмывала берег. Словно от сонной лени ее разминали тихо шумящие волны. У разрушенной мельницы в воде дрожали отраженные звезды. В камышах плакала выпь. На бугре Дмитрий заметил очертание избы.
— Сюда, товарищ майор, за мной! — командовал старшина, поднимаясь по крутой тропке. — Быстро прошли! — И, громко звякнув щеколдой, он толкнул дверь.
В сенях висел большой бредень. На полу, в полосе света, темными блинами лежали сложенные в стопу вентеря. Из избы струился запах ухи.
Из-за стола вскочил Бобрышев.
— Дед Егор! Хозяюшка! Приехал мой лучший товарищ, Дмитрий Солонько! Присаживайся к нам, дружище, ты с дороги, надо подкрепиться!
Дед Егор подвинулся, хозяйка засуетилась, нарезала хлеба.
— Ушицы попробуй, это ж пища богов! — придвигая к Дмитрию миску, басил Бобрышев. — Что, хороша?
— Янтарная, наваристая… вкусно!
— У нашей хозяюшки золотые руки.
— Кушайте на здоровье, — добавляя в миски ухи, приговаривала польщенная старуха хозяйка. — Чем богаты, тем и рады. Тетрадий Гречанович! Посветите мне в погребе, — обратилась она к Войцеховскому. — Я кислого молока достану.
Бобрышев улыбнулся.
— Хозяюшка, не Тетрадий Гречанович, а Триадий Ричардович.
— Я и говорю — Тетрадий Гречанович!
— Ничего, — сказал старшина, увеличивая в лампе язычок огня. — В какой бы я хате ни остановился, всегда слышу — Тетрадий Гречанович. Я уже привык.
После ужина майоры вышли на крыльцо.
— Давай посидим на ступеньках, воздухом подышим, — предложил Бобрышев. — Посвежело… Хоть бы дождик пыль прибил.
Дмитрий молча сошел с крыльца. Вдыхая на полную грудь воздух, он следил, как на молодой месяц наплывали быстрые тучки. За плетнем шумел темный сад.
Неожиданно окно соседней избы налилось желтым светом.
— Маскируйся! — раздался на улице чей-то властный голос. — Туши свет!
И в тот же миг Дмитрий увидел озабоченное лицо Веры. В окне мелькнули и вместе с полосой света исчезли ее косы.
«Как мимолетное виденье», — подумал он про себя и вздохнул.
— Ты не вздыхай. Этот случай так не пройдет. Часовой доложит и кому-то крепко влетит. Хорошо, что поблизости не было юнкерса.
— Да, хорошо… — рассеянно отвечал Дмитрий.
— Ты редакционные новости знаешь? Тебя Гайдуков проинформировал? — пересаживаясь на нижнюю ступеньку, быстро спросил Бобрышев. — Ну, что ж молчишь? Все ясно. Поэт презренными оргвопросами, конечно, не интересуется!
— Мне все известно… В редакции полностью укомплектованы штаты. Ты возглавляешь отдел фронтовой жизни. Я и Седлецкий остались спецкорреспондентами. У руля информации стоит наш неутомимый Грачев. По-моему, все правильно!
— Ты, Дмитрий, главное забыл… С нами новая сила, подполковник Синчило!