Кутузов
Шрифт:
– Что бы сделали со мной турки, если бы я воевал против них и, раненный, попал к ним в плен? – рассуждал он. – Отрезали бы мне голову? Продали бы в рабство? Бросили бы подыхать, как собаку? А Потемкин приказал вылечить меня и вернул мне саблю...
Михаил Илларионович в сопровождении Ахмед-аги гулял по Константинополю, все более убеждаясь, что новый знакомый для него сущий клад. Ахмеду было чуть более тридцати – крепкий, среднего роста, смуглолицый, со знаками ветряной оспы на лице, и волосатый до кончиков пальцев. «Рожа у него, что и говорить, самая разбойничья, – думал Кутузов. – Зато глаза живые, умные. Да и все, что говорит этот лаз, имеет довольно смысла.
– Если бы я не поклялся верно служить султану, я бы считал за величайшее счастье драться в ваших рядах, – продолжал Решид Ахмед. – Вы полагаете, я шучу? Нет, серьезно! Я люблю войну и провел на войне почти всю свою жизнь. Вот, посмотрите на мою голову, – добавил он, снимая тюрбан. – Я получил пятьдесят сабельных ударов, сражаясь за моего повелителя против разбойников...
Голова бывшего пирата была иссечена страшными шрамами.
– Ну что ж, здесь мы могли бы посоревноваться, – с улыбкой отвечал Михаил Илларионович. – Я не люблю вспоминать о своих ранах, но теперь, пожалуй, исключительный случай...
– Я знаю, вы получили эти раны в битвах с моими соотечественниками, – с жаром подхватил Ахмед-ага. – Я сожалею об этом. Но теперь у нас с вами есть общий враг. Это Франция. И здесь я готов помочь вам...
Через Решида Ахмеда Михаил Илларионович раздобыл списки французских агентов в Молдавии и Валахии, работавших и на турок. В Бухаресте их возглавлял боярин Константин Филипеско.
4
М. И. Кутузов – Е. И. Кутузовой.
«Хлопот здесь премножество; нету в свете министерского поста такого хлопотливого, как здесь, особливо в нынешних обстоятельствах, только все не так мудрено, как я думал; и так нахожу я, что человек только того не сделает, чего его не заставят. Дипломатическая карьера сколь ни плутовата, но, ей-богу, не так мудрена, как военная, ежели ее делать как надобно».
Да, пришла пора, когда Михаил Илларионович начал пожинать плоды своей миссии.
Прежде всего он добился того, что Порта отказалась от намерений изменить таможенные тарифы. В его резиденции собрались на совещание австрийский, прусский и неаполитанский послы. За обедом, конечно, не было откровенных объяснений, все разговоры велись иносказательно. Но потом Кутузов уводил к себе в кабинет то одного, то другого дипломата, объясняя им, что пересмотр тарифа на торговлю с Россией может легко привести и к пересмотру тарифа на торговлю с другими европейскими державами. Лиха беда начало! Он склонил поодиночке послов к тому, чтобы они обещали ему от имени своих правительств заявить о несогласии с пересмотром тарифа. Вечер закончился вполне дружеской партией в вист, которая затянулась за полночь. Михаил Илларионович мог торжествовать победу не только над турецкой, но и над английской дипломатией в Константинополе. Ведь это Энсли надоумил турок изменить тариф и всячески препятствовать русским купцам, лишив их привилегий...
Затем надо было решительно помешать франко-турецкому сближению. Дело зашло далеко. В руках у Кутузова оказался проект тайного договора между Парижем и Константинополем, направленного своим острием против России. Правительство Порты уже настолько поддалось влиянию республиканцев, что Михаил Илларионович в кругу своих называл Турцию «флюгером Франции».
Как и в случае с тарифами, послу оказал поддержку капудан-паша Кючук-Хуссейн, который трезво смотрел на вещи, понимая, что война с Россией окажется для Порты гибельной. Оказав давление на султанское правительство, Кутузов добился твердых
Приходилось работать от зари до зари. Встречи с иностранными дипломатами, в том числе и с недругом России англичанином Энсли. Множество бумаг, писем, донесений – государыне, вице-канцлеру Остерману, главнокомандующему на юге России Суворову, фельдмаршалу Румянцеву, адмиралу Мордвинову, послам – в Польше Сиверсу и в Лондоне Воронцову. Разбор жалоб, челобитных, прошений, домогательств. И почти все своеручно: ближайшие помощники – Хвостов, Пизани и Бароцци запутались в интригах, подсиживая и наушничая друг на друга.
Однако и в этих трудах Михаил Илларионович, не изменяя своему привычному образу жизни, находил время для прогулок и увеселений.
5
Был теплый погожий день, и Кутузов в сопровождении турецкого офицера Бим-паши и своего двоюродного племянника отправился на верховую прогулку за город.
Бесконечные сады тянулись по обе стороны дороги, вымощенной еще, верно, римлянами. Вдалеке, за массивными воротами, охраняемыми стражей, завиднелся загородный дворец султана. Здесь была его святая святых – летний гарем. Здесь, под надзором евнухов, расцветали редкие цветы девичьей красоты.
Закатывая в страхе глазки, похожие на спелые маслины, маленький и круглый Бим-паша произнес:
– Это даже для самых первейших турок ужасное место! Вход в него для кого бы то ни было запрещен под страхом смертной казни!
Не отвечая, Михаил Илларионович повернул своего красавца араба, подаренного Селимом, и направил по аллее платанов, ведущей к воротам дворца.
Бим-паша чрезвычайно встревожился. Полагая, что иноверец не понял смысла его слов, он нагнал Кутузова и в самых почтительных выражениях повторил, что никому не позволено даже приближаться к этому увеселительному саду и что доселе никто из иностранцев не смел даже ступить на эти священные плиты.
– Знаю, знаю, – рассеянно отвечал Михаил Илларионович, но продолжал ехать к воротам.
Бим-паша все еще предполагал, что Кутузов проедет только мимо ворот, однако посол внезапно пришпорил лошадь и оказался в саду. Стража пришла в чрезвычайное замешательство и не успела ему воспрепятствовать. Только начальник пикета – полковник султанской гвардии, огромный янычар, обнажил саблю и громогласно вопросил:
– Кто?!
– Имя той монархини, пред которой ничто не вянет, а все цветет, – на пределе голоса отвечал Михаил Илларионович по-турецки, – имя Екатерины Великой, императрицы Всероссийской, которая ныне милует вас миром!
Полковник в страхе бросил свою саблю в ножны и отступил в сторону.
Кутузов спокойно направил коня в глубь сада. Прошло полчаса, час, полтора. Адъютант Федор Кутузов уже не на шутку начал тревожиться, когда на аллее показалась грузная фигура Михаила Илларионовича.
Завидя его, Бим-паша вместе с полковником рухнули на колени. Сложа руки на груди, Бим-паша горько сетовал, что за нарушение султанского повеления и он и стража должны будут лишиться головы. Кутузов сошел с лошади, поднял офицеров и дружественно стал ободрять их, заверяя, что ничего дурного с ними не приключится. Затем, запретив Бим-паше провожать его, отправился с адъютантом в сторону города.