Кувыр-коллегия

Андриенко Владимир Александрович

— Но ты правитель империи.

— Да. Хоть я и не совсем еще сие осознал, Пьетро. Кстати, а что намерен делать ты? Ведь Анна Леопольдовна готовит приказ о ликвидации кувыр коллегии. Она имеет на сие право, друг мой. Здесь я не могу ей помешать.

— Да теперь, когда нет государыни, мне не дорога сия служба, Эрнест. Со смертью Анны Ивановны шутовство престанет приносить доходы. А стало быть, какой в нем толк? Я бы хотел вернуться к музыке. Ты можешь это устроить?

— А что ты желаешь? Играть на скрипке

у сеньора Арайя?

— Нет, — замотал головой Пьетро. — Только не в капелле у Франческо Арайя. Я бы мог создать свою капеллу. И Мария Дорио будет петь у меня.

— Вот как? Это возможно. Я буду твоим покровителем. Это будет капелла герцога Бирона.

— Спасибо тебе, Эрнест! Ты настоящий друг.

— Но это разве все чего ты желаешь? — спросил Бирон.

— А чего же еще, Эрнест? Я и так заработал в России достаточно крупную сумму денег. В Италии я буду очень богатым человеком. А музыка мое призвание. Наверное, даже большее чем шпага. Да и Мария желает снова петь. И я намерен предоставить ей такую возможность….

Год 1740, октябрь, 17 дня. Санкт-Петербург. Дом Пьетро Мира.

Пьетро вернулся домой к полудню. Мария ждала его. Она знала, что должен был просить Пьетро у Бирона в первый день его регентства.

— Что? — спросила она, когда он вошел. — Получилось?

— Да, Мария. У меня будет капелла! И ты снова станешь петь. Это будет личная капелла герцога.

Дорио бросилась к нему на шею:

— Пьетро! Арайя сдохнет от зависти! Я ему покажу какую певицу он потерял. Против герцога Бирона он не пойдет. Слишком сеньор Франческо труслив. Но не обманет ли твой Бирон? Капелла будет создана?

— Зачем ему обманывать меня? Я его друг, Мария. Да и совсем не дорогое это удовольствие — капелла.

— Вот как? Я думала что наоборот. Капелла сеньора Арайя обходилась императрице Анне дорого.

— Все относительно, Мария. Дорого обходилась России шутовская кувыр коллегия. А капелла Арайя и одной сотой тех денег не забрала из казны государства. А нынче кувыр коллегию ликвидируют. Да и мой друг и покровитель герцог Бирон богат несметно.

— Пьетро!

Она снова обняла его и поцеловала. Но радостная весть почему-то не рассеяла тревоги в её душе. Мира заметил эту нервозность любовницы и спросил:

— Ты не рада, Мария?

— Рада, Пьетро, но…. Но что-то меня тревожит. Мне пугает этот город без императрицы Анны. Ты не заметил, что он стал нам враждебен?

— Что за ерунда, Мария. Ничего не изменилось. Придворные кланялись Бирону до пола! Он теперь первая фигура в России. Но я хочу тебя не развлекать разговорами, любимая. Я хочу тебя любить.

Он подхватил Дорио на руки и понес в спальню. Если бы он мог знать, что тревога Марии была не напрасной…

Год 1740, октябрь, 18

дня. Санкт-Петербург. В покоях регента.

Его высочество регент 18 октября года 1740-го собрал министров у себя в покоях. Он с самого утра взялся за дела государства. Бирону хотелось во все вникнуть самому, дабы показать русским, что он не хуже ушедших монархов с сим делом управиться.

Явились князь Черкасский и Бестужев-Рюмин. Вице-канцлера Остермана не было. Из его дома прибыл секретарь и сообщил, что Андрей Иванович тяжело болен.

— Ну что же. Обойдемся и без него, — сказал герцог. — Мы с вами все сами обсудим, господа.

— Да не болен он, ваше высочество, — сказал Бестужев-Рюмин. — Ведь вчера только он ко двору Анны Леопольдовны таскался. Старый пройдоха.

— А я про сие знаю, — ответил Бирон. — Остерман желает выждать, удержусь ли я в кресле регента. Но сейчас меня интересует не вице-канцлер. Я бы хотел знать о состоянии дел в империи.

— Положение дел наших после войны с турками тяжелое, — начал Черкасский. — Многим армейским полкам жалование не плачено уже более года. И потому многих офицеров велела ещё государыня-матушка Анна Ивановна распустить по имениям.

— Про сие я уже знаю, князь. И полки, что подле столицы квартиры имеют, жалование получат из моей личной казны. Либману дано сие распоряжение. Это будет решено за три дня.

— Это немного успокоит армейские части, ваше высочество. Но сие не решение проблемы. Казна пуста! А принц Антон вчера потребовал для своего личного обихода 50 тысяч рублей. Где взять сие? — спросил Черкасский.

— Денег принцу не давать, — приказал Бирон.

— Это его озлобит, ваше высочество, — предостерег регента Черкасский. — Лучше откупиться и пусть пока помолчит.

Бирон подумал и понял что князь прав. Надобно посоветоваться с Либманом.

— Пока никакого ответа принцу не давайте. Я сам решу что делать. Меня интересуют также приговоры смертные, коие были вынесены до смерти императрицы.

— А что приговоры? — спросил Бестужев-Рюмин. — Все заведенным порядком идет.

— Стало быть, казни по тем приговорам продолжаются? Того допускать я не желаю и потому отдаю приказ — всех кого наметили к казни до дня смерти Анны помиловать!

— Но ваше высочество! — вскричал Бестужев-Рюмин. — Много кто по делам изменным на плаху идет. И имущество сих господ в казну пойдет.

— Я уже сказал свое слово, господин кабинет-министр. Всем помилование. Царствование новое, государя нашего императора Иоанна III, не следует начинать с крови. Довольно уже было казней и слез.

— Как будет угодно, вашему высочеству, — согласился Бестужев-Рюмин.

— И еще, господа министры, есть у меня проект банкира Либмана о сокращении подати подушной на 17 копеек с души.