"Кузькина мать" Никиты и другие атомные циклоны Арктики
Шрифт:
Вот с разными мучениями добрались-таки до Архангельска, стали у Красной пристани. Матросы сразу к реке — отмываться, чиститься, а нам еще до Молотовска как-то надо добираться. А у нас, кроме казенной одежды, что надета, ничего и нет. И денег нет! Выручил нас Котов — капитан I ранга, на свои деньги он нам билеты купил. Еще и по стопке водки каждому. На том и закончилась наша командировка.
Вот когда вторую бомбу взорвали, капитан I ранга Мигиренко составил список тех, кто участвовал в испытаниях, и отправил его в штаб части. Были в списке и мы — заводчане. Еще Мигиренко обещал поощрение за выполненную работу. Так ничего мы и не получили! Зато взяли с каждого из нас две расписки
Первым через год после командировки умер старший из нас — газорезчик Анатолий Порядин. Мы так удивились! Вскоре за ним — Александр Алешин.
Неладное со здоровьем я не замечал до поры до времени. Хотя еще на Новой Земле случалось, голова болела, тошнило и рвало. Думал — временное все, пройдет, я же молодой — справлюсь! Эх, вся моя жизнь потом и сейчас — это война с болезнями! Привез я из той командировки ревматизм, хронический тонзиллит, гипертонию. Заболели суставы, сердце, почки. В армии служил артиллеристом, зрение — отличное, а тут и глаза стали отказывать. Лечился долго. В 1965-м пролежал в больнице беспрерывно пять месяцев, два курса подряд вылежал — и никаких улучшений! В общем, залечили меня так, что я однажды не выдержал, врачам в сердцах бросил — «пойду домой умирать!». Иду по улице, а сил нет: шатает, за стенки держусь. Прохожие, наверное, думали, что за дядька пьяный?! А жить-то надо! Дома лежал, отлежался, вроде бы расходился. Об инвалидности даже думать не хотел, молод был — какая там инвалидность?! Но некуда деваться — на ВТЭК мне сначала III группу дали, а с ней на заказах не работают. По правде сказать, здоровья и впрямь уже не было по отсекам-то ползать. Из бригадиров пришлось уйти в технологи, в зарплате, конечно, много потерял. Так вот жил и годами мыкался, работал с одной мыслью — лишь бы до пенсии дотянуть. Дотянул — вышел на пенсию в 1989-м, а через четыре года — обширный инфаркт миокарда! Дали мне II группу инвалидности по общему заболеванию.
Разве ж думали мы в 57-м, когда на «Гремящий» высаживались, что государство с нами так обойдется?! Ну хоть бы чем помогло!
Когда пришли послабления по секретности, да и срок подписки истек, решили мы искать помощи, социальной защиты. Те ребята, кто еще в живых оставался, выбрали меня старшим, и, получается, я волю бригады выполнял. Сколько чиновничьих кругов прошел! Все без толку! Одни только руками разводили, а иные, кто моим рассказам о Новой Земле не верил, еще и смотрели, как на сквалыгу, который незаслуженные льготы выколачивает. Только официальной переписки у меня набралось на толстенный том.
Кадровики Севмаша с нашей командировкой разбирались и поначалу тоже не верили. Вызывали ребят из бригады — что да как? А те подписку давали и боялись рассказывать. Какой тут разговор?! Только через годы заводской отдел кадров до нашего дела докопался. В 1997-м Центральный военно-морской архив прислал справку, в ней документально установлено, что такие-то рабочие завода № 402 в августе- сентябре 1957 года находились в спецкомандировке на эсминцах «Гремящий» и «Разъяренный», в зоне войсковой части 77510 на острове Новая Земля, где участвовали в испытаниях специзделия.
Вроде бы все ясно сказано. Я в военкомат — помогите оформить статус участника подразделений особого риска. Не тут-то было! Оказывается, на гражданских статус не распространяется! Понятно, что со всеми вытекающими последствиями. Госдума в свое время хотела эту несправедливость устранить, но президент Ельцин на законопроект наложил вето, а депутаты его не преодолели. Получается, что жителям Семипалатинской области, пострадавшим при испытании атомного оружия, льготы предусмотрены, а нам, таким же простым работягам, хлебнувшим горя на Новоземельском полигоне, не положены.
Пятьдесят три года с той командировки прошло. Из бригады цеха 40 завода № 402, из ребят, кто работал в центре ядерного пекла, я последний в живых остался. Пенсию получаю на общих основаниях, треть ее уходит на лекарства. Власть на мои просьбы и заявления не обращает внимания. Вот я и думаю: поступили с нашей бригадой так, как с самого начала было задумано: взять расписку о неразглашении на 30 лет, а за этот срок все умрут, никому и ничего уже и не потребуется. Так ведь выходит.
Капитан II ранга в отставке Валентин Андреевич Орловродился в семье потомственных военных. Предки его служили Отечеству еще со времен царской армии, отец участвовал в событиях на Халхин-Голе, а позже, в Великую Отечественную, воевал в Манчжурии. Сам Валентин Андреевич после окончания Черноморского ВВМУ имени Нахимова служил на Балтике, а затем 22 года — на Северном флоте. Здесь, будучи командиром БЧ-3 сторожевого корабля (СКР) «Кондор», он участвовал в испытании ядерного оружия на Новоземельском полигоне.
— Командиром нашего «Кондора» в ту пору был капитан III ранга Анатолий Михайлович Косов, впоследствии — командующий Балтийским флотом, а еще позднее — заместитель главкома по военно-морским учебным заведениям. В середине 50-х наш СКР входил в состав 6-й бригады сторожевых кораблей эскадры Северного флота. В ней состояли еще несколько таких же, как «Кондор», сторожевиков 42 проекта. Хотя оговорюсь — «Кондор» и другие подобные ему корабли впоследствии числились еще и в 428-м дивизионе, и в 10-й бригаде. Сторожевики имели порядка 1680 тонн полного водоизмещения, цельносварной гладкопалубный корпус, давали ход 29 узлов при хорошей мореходности и считались хорошо вооруженными. Помню номера частей — СКР «Кондор» (№ 31008), СКР «Беркут» (№ 63885), СКР «Гриф» (№ 70149)
Мне известно, что СКР «Беркут», например, доставлял так называемое «изделие», то есть ядерный заряд, из Северодвинска на полигон. Но основной нашей задачей считалась охрана акватории близ Новой Земли. Чтобы кто-то нарушил границы во время моей службы на корабле, не припомню, а вот «Марьятту» — знаменитое норвежское судно- шпион я видел всего один раз в Баренцевом море, но не близко — такая шхуна, выкрашенная в белый цвет, габаритами поменьше СКРа, но ее радары в бинокль были различимы.
За проливами, в Карском море мы ходили по заданным районам, но до Диксона не доходили. Однажды двое или трое суток стояли на рейде Варнека — это в Югорском Шаре, тогда и съехали с корабля на берег. Поселок небольшой, несколько одноэтажных домов и традиционные чумы. Местное население — промысловики, люди очень приветливые, показали нам свои рукоделия из оленьих шкур — очень красивые, ну, еще мы с ними общались на темы охоты и рыбалки. Матросы, было, попросили подарить им щенка собаки, но ненцы вежливо отказали, предложив взамен оленя. Дело в том, что хорошие собаки, просто незаменимые в тундре, у них ценились дороже всего.
В Белушью губу, конечно, заходили неоднократно. Однажды, в 1956-м застали день, когда там стоял транспорт для эвакуации местного населения. Грузили на него промысловое и охотничье снаряжение, нарты, ездовых собак. Местного народу, ненцев, собралось немного, все происходило как-то нешумно.
Случалось, мы брали на свой борт руководителей испытаний и членов государственной комиссии, чтобы доставить на полигон. Однажды, когда из Белушьей губы в Черную «везли пассажиров», был разговор, что среди них есть и знаменитый академик Анатолий Петрович Александров. Возили и обычных военнослужащих полигона. Помню, как брали на 1-м причале Североморска роту охраны на Белушку. Офицеров разместили в каютах, а солдат — в двух кубриках. Солдатам тогда не повезло — кубрики пришлось задраить почти на двое суток, так как мы шли сквозь жестокий шторм.