Кузьма Алексеев

Доронин Александр

— В церковь ходить надо, начальству подчиняться — никто к тебе и приставать не будет. Владыка жалеет тебя, Кузьма Алексеевич, очень жалеет. А ты его не слушаешь, — не умолкал Сысой.

— Жалость-то его, что укус пчелиный! Полна грудь яда. — Алексеев прижал руку к сердцу.

— Твои мозги через жернова бы пропустить, сколько отрубей бы из них вышло! — прорычал монах.

— Чему-чему, а этому вы научились! — ответил Кузьма.

— Хватит!.. Наслушался!

За Сысоем, хлопнувшим дверью, в каморку ворвался ветер и завертелся злым слепнем.

* * *

Дом у владыки двухэтажный.

Позади него с двадцатью клетями широкий двор. В двух из них вырыты холодные погреба, где хранятся копченые и только что освежеванные туши, замороженная рыба, бесчисленные жбаны, кувшины и корчаги с маслом, сметаной, вином. Ежедневно на владычное подворье прибывают подводы, груженные всяким добром. Вот и теперь в окно Кузьма Алексеев увидел, как со стороны Макарьева подводы прошли через огромные ворота и грузчики, приглашенные с базара, принялись их разгружать. Взваливая на спины тяжелые мешки, они сгибались до снега, почти касаясь его бородами. Вот один из грузчиков не выдержал тяжести мешка, упал. Донат поднял сыромятный кнут, которым всю дорогу хлестал лошадей, и — хлесть! — по спине упавшего. Но парень оказался не из робкого десятка. Вскочил, кулаком Доната так ударил, что тот растянулся посреди двора мокрым снопом.

— Эй-эй, не дело затеяли! — подошел к подравшимся Вениамин. Он боялся, грузчики ощетинятся, работника обижать нельзя, ничего хорошего это не сулило.

Донат встал, рукавом рясы вытер кровь с лица, почмокал разбитыми губами. Из черных глаз его вылетали яростные искры. Владыка, как только мог, старался успокоить его, что-то шепнул ему на ухо. Донат поправил на голове сбившуюся шапку, пошел к другому амбару.

После разгрузки Вениамин пригласил Доната к себе. Принялся расспрашивать, как ведет себя Никанор. Донат, так и не отошедший от драки, зло ответил:

— Все игумены — кровососы и пиявки ненасытные! Только и знают, как набить свою утробу да сундуки.

— А что в округе слышно? — Владыка не стал выслушивать дальше обвинения монаха и перевел разговор на другое.

— Эрзяне всех соседей подняли против православной церкви, бузят, на моления свои собираются…

— Ничего, скоро на всех намордники наденут. С бешеными псами нет другого сладу…

Донат поцеловал руку архиерея и по знаку владыки удалился.

«Да, с таким далеко не уедешь, туп, как бревно», — подумал о монахе Вениамин и тот же час вспомнил, что на сегодняшний день назначена встреча с полицмейстером Сергеевым. Ему он поручал особенное дело: выяснить, как служат в селах посланные им священники. Он не раз слышал, будто сеськинский поп Иоанн Дмитриев балует своих прихожан. Владыка раздвинул тяжелые шторы, выглянул во двор. Конюх вел за повод взмыленную гнедую. «Похоже, Сергеев прибыл», — успел подумать архиерей. В дверь постучали и, не дождавшись ответа, в горницу ворвался полицмейстер. Дышал он тяжело, прерывисто, словно нес по лестнице мешок соли.

— Какие новости, Павел Петрович? Чем так встревожен?

— Да ничего хорошего, владыка. Народ волнуется, и в русских селах неспокойно. Зараза сеськинская повсюду расползлась.

— Что же ты, голубчик, руки опустил? Действовать надо, а не паниковать. Мужиков темных испугался?

— Их сила в их правде, владыка, — горячился полицмейстер. — И русские, и мордва живут в постоянной нужде и сплошных недостатках. Нелегко их на нашу сторону согнуть…

— Спрошу

у губернатора, за что он тебя полицмейстером назначил, за какие такие подвиги! — ударил кулаком по столу Вениамин. — В Волге омуты бездонные, запомни на всякий случай!

— Прости меня, владыка, — от страха у Сергеева аж спина взмокла. — Но это все истинная правда. За эрзянами русские вскачь пошли. В этом и сельские попы повинны по-моему, с людьми разговаривать нормально не умеют, служат кое-как, о церквях своих не заботятся.

— А сам-то что для церковного устроения сделал? А? — закричал срывающимся голосом задетый за живое Вениамин.

— Мое дело — государственный порядок блюсти, а не церковный, — оправдывался полицмейстер.

— Тогда почему же его плохо блюдешь? Крепостные того и гляди за топоры возьмутся.

— Не допустим, неусыпно следить будем, — без энтузиазма пообещал Сергеев.

— И то хорошо, — остался довольным архиерей. — Успокоил. За это айда чаркой угощу. Чай, притомился по губернии-то носиться?

Разливая кагор, он принялся учить полицмейстера, как привлечь на свою сторону русских, рассорить их с мордвой. Сергеев только головой кивал, со всем соглашаясь.

* * *

В последние две недели, к большому удивлению Кузьмы, владыка отпускал его прогуливаться по городу. Даже сказал: «Изучай жизнь и нравы Нижнего Новгорода — поймешь, почему мордве не положено выступать против русских».

Кузьма давно знал, что Нижний возник на месте Обран-оша [8] , крепости, построенной древней мордвой. Эта крепость была завоевана русскими князьями.

Нынешняя весна прошла быстро. Снег растаял рано. Незаметно схлынуло половодье, и Волга огромные свои льды до срока прогнала на Каспий.

Кузьма тем более порадовался весне — со двора архиереева целую вечность не выходил на вольную-волюшку. Сегодня он пошел в город в сопровождении Сысоя. Монах болтал без умолку, стараясь показать свою ученость:

8

Абрамов-городок.

— Кремлевские стены, Кузьма Алексеевич, на сырых куриных яйцах возведены. Целыми корытами их разбивали, с глиною в раствор замешивали. Затем уже на такой раствор кирпичи клали.

— А откуда столько яиц-то набрали? — не верил Кузьма.

— Так ведь в губернии-то деревень да сёл тыщи! Может, и в твоем Сеськине брали…

— Последние куски забираете, не в стену, так в брюхо себе кладете! — дошел до белого каления Кузьма.

— Вот и поговори с ним по-человечески! — развел руками монах.

Молча добрались до кремля. Сысой опять языком чесанул:

— А тут вот десять башен. И все они в небеса глядят. А стены-то длиною более ста сажен. Сам вычитал из одной книги. Сегодня мы с тобой войдем через Дмитриевские ворота. Они стоят как раз перед нами.

— А кто же построил этот кремль? — загорелся нетерпением Кузьма.

— Итальянец один, Петр Франческо. В 1508 году это было. Более тысячи строителей и сотни подвод ежедневно к нему пригоняли. Стены здесь толщиною в полсажени, никакая пушка их не пробьет, высота — двенадцать саженей. А есть еще Борисоглебовская башня. Спрыгнул бы ты с нее, а, Кузьма Алексеевич?