Кузнецкий мост (1-3 части)
Шрифт:
— Значит, Баркер?
— Баркер.
Грошев снял трубку.
Казалось, номер был набран даже без участия памяти — телефон наркома.
— Престиж и добрая воля… — сказал Грошев, когда имя корреспондента было названо. — Я так думаю: добрая воля, — уточнил он. — Авиаторы полагают, что «У-2». Возможен и ночной полет. Кто еще полетит?.. Да, летал в Ленинград с Галуа… Истинно, только ночью… — улыбнулся Грошев и положил трубку. — Нарком желает вам доброго пути, Николай Маркович. Говорит, теперь и в Наркоминделе есть специалист по ночным
— Ну что ж, после ночи день не страшен… — отозвался Тамбиев на улыбку Грошева.
— Баркеру сообщим сейчас? — спросил Грошев, как бы раздумывая. Разумеется, у него не было сомнений, что корреспондент должен быть поставлен в известность немедленно, но он точно испрашивал согласия Тамбиева, и одно это свидетельствовало: Грошев хотел, чтобы Баркеру позвонил Тамбиев. Видно, осторожный Грошев допускал и отказ. Если Баркер скажет «нет», лучше, если он скажет это «нет» лицу, стоящему не столь высоко, для престижа отдела лучше. — Сейчас сообщим? Тогда действуйте, Николай Маркович…
Тамбиев позвонил. Видно, Николай Маркович застал Баркера за чтением, трубка была снята тотчас.
— Мистер Баркер?.. Простите, пожалуйста… Звонит Тамбиев… Есть неотложное дело…
Смятение объяло англичанина: похоже, он неловко повернулся, сдвинув стул и наклонившись, так могло показаться, ибо Баркер вдруг хрюкнул, по-баркерски шумно, со вздохом. Было слышно, как он запричитал: «О, мои очки!.. О-о-о!» Непросто ему было отыскать очки, так как прошла минута, а то и больше, прежде чем он взял трубку вновь.
— Простите, ради бога, что заставил вас ждать! Вы позвонили так внезапно… Очень, очень! Но как быть? На улице пурга, а мой шофер будет только в девять. Что вы сказали? Пришлете машину? Погодите, значит, это в самом деле срочно? А вы не могли бы сказать, что случилось?..
Вероятно, в очередной раз ему померещились козни Клина.
— Нет, нет, я выйду к машине. Я уже пошел…
Тамбиев положил трубку. Ну, разумеется, Баркер ждет всего, но только не полета в Корсунь. Даже интересно, стихия корреспондентского житья-бытья все-таки не задела его. Галуа, например, услышав о Корсуни, возликовал бы, а этот? Отважится он лететь в такую даль и непогоду, да еще на «У-2»?
Но тайна перестала быть тайной: до того, как явился Баркер, Тамбиеву позвонил Клин.
— Нет, нет, вы мне должны обещать, что Баркер не будет в Корсуни!..
Видно, робкий Баркер, опасаясь козней Клина, не удержался и позвонил кому-то из коллег, а тот, верный цеховой солидарности, уведомил Клина. Однако закрутилось — коллизия!
Машина ушла за Баркером и точно канула в снежную мглу. А на улице все полонила снеговая вьюга, ее жестокое дыхание слышно даже за мощными наркоминдельскими окнами.
Баркер явился уже в четвертом часу и выглядел так, будто был не на морозе, а в парной, — он весь был пунцовым.
— Такого февраля, как этот, я в России не видал! — произнес он и переступил порог кабинета, переступил с бедовой решимостью,
Он сидел сейчас в кресле, стоящем подле тамбиевского стола, и тревожно-кротко смотрел на Николая Марковича. Было в его по-женски пышноватых плечах, в симпатичной одутловатости щек, в коротком подбородке, насеченном неглубокой бороздкой, в тщательно прорисованных губах, во всей его нескладно полноватой фигуре что-то от толстовского Безухова. Да и добротой своей, как казалось Тамбиеву, и непрактичностью, и некоей рыцарственностью он тоже был похож на Пьера.
— Как вы, наверно, знаете из нашей последней сводки, Красная Армия замкнула корсуньское кольцо… — вымолвил Тамбиев — ему хотелось осторожно подступить к сути, не вспугнув Баркера. — Правда, немцы опровергли это в вечерней сводке…
— У них сейчас иного выхода нет — опровергать… — заметил Баркер поспешно; казалось, он был согласен со сказанным. — Они даже молчать не имеют права, только опровергать…
— Но мы не можем оставить их опровержение без ответа, — все так же осторожно прощупывал Тамбиев.
— Да, действительно, — подтвердил Баркер. — Смолчать — значит согласиться с ними, а следовательно, опровергнуть самих себя… Нельзя молчать, ни в коем случае.
— Мы подумали, может быть, есть резон побывать на месте боя кому-то из корреспондентов… Наши военные готовы показать все.
Баркер оперся на подлокотники, решив встать, но рука затекла, и он только дернулся.
— Вы хотели, чтобы полетел я?
Тамбиев смешался — Баркер проявил несвойственную ему решительность.
— Мы думали предложить вам, а ваше дело, согласиться или нет…
Баркер сделал еще одно усилие встать, теперь это ему удалось.
— Я готов.
Тамбиев не мог не подумать: «Вот он, рыцарственный Баркер!.. Он даже не спросил, как доберется до далекого корсуньского поля…»
— Но поездка в Корсунь имеет смысл сегодня…
— Вы… правы, сегодня, какой смысл завтра? — Он взглянул на окно, оно было слепым от снега. — Вы говорите о пурге?..
— Да, разумеется, большая машина не пробьется… в такую непогоду…
— Большая… не пробьется? — повторил он не без труда. — А небольшая?.. Что говорят летчики?
— «У-2»…
— О-о-о-о!.. Вы полагаете, это возможно?
— Я полечу с вами, господин Баркер.
2
Когда тремя часами позже Тамбиев приехал с Баркером на подмосковный аэродром и в сыпучей мгле рассветного утра увидел стоящие рядком пять «У-2», смятение, как показалось Николаю Марковичу, объяло его спутника.
— Зачем так много… самолетов?
Человек в оленьих унтах, которые были ему едва ли не по пояс, свел и развел руки в варежках, точно делая зарядку, — в его правилах было перед полетом размяться.