Кузнецкий мост (1-3 части)

Дангулов Савва Артемьевич

— Как вы знаете, корсуньская баталия началась после освобождения Кировограда… Срубили все, не смогли срубить Корсуньского выступа… Он, этот выступ, как удар под дых — не вздохнешь, не выдохнешь…

«Как удар под дых…» — так он сказал? Явно не уставная фраза, не очень-то принята она в штабах.

— Удержать кольцо — немалое искусство, — произнес майор, склонившись над картой. — Видите Звенигородку?.. Вот тут мы его и замкнули! А как только замкнули, на первое кольцо старались набросить второе, потом третье… Как в Сталинграде! Так, чтобы первое стало внутренним, а третье внешним!.. — Он извлек из нагрудного кармана гимнастерки вечное перо и пунктиром обозначил, как было замкнуто кольцо. —

Враг попытался прошибить кольцо, но его удары пришлись лишь по внешнему фронту наших войск. Тогда немцы решили ударить извне и изнутри. Это было в ночь на восемнадцатое февраля… Вот она, Шендеровка, завтра мы в ней побываем и увидим все своими глазами… Замысел? Пробиться под завесой бурана!.. Да, так и говорили: немецкий бог послал солдатам буран, чтобы скрыть солдат от глаз русских… Говорят, что даже те, кто нечасто вспоминал бога, вспомнили его в ту ночь и предались молитве. Но бог не внял: буран поутих, а вслед за этим мы заселили небо этими своими «кукурузниками», и те подожгли ночь… Остальное вы увидите сами. Артиллерия, которая была до этого слепа, прозрела… Одним словом, немецкий бог умыл руки — он бежал с поля боя. И тогда немцы призвали силу, все, что могли… Не знаю, была ли в этой войне ночь более кровавая? На предложение о сдаче в плен Штаммерманн ответил огнем… Когда рассвело… Да вы увидите завтра этот рассвет, именно рассвет…

— Вы сказали, Штаммерманн ответил огнем? — спросил Баркер.

Майор медленно отнял ладонь от карты — карта точно источала жар, она жгла ладонь.

— Огнем.

— А потом сел в самолет и покинул поле боя? — спросил английский гость. Ему хотелось, чтобы майор ответил на этот вопрос утвердительно, в этом должна быть полная мера презрения.

— Нет, я этого не знаю, — сказал майор, он определенно хотел быть точным в своем ответе, правда была ему дороже и в этом случае.

Баркер помолчал с очевидным намерением проникнуть в суть того, что произнес майор.

— Значит, завтра с рассветом? — спросил Баркер, решив не возвращаться к Штаммерманну.

— Да, конечно, — ответил майор. — Сейчас, пожалуй, вам надо и отдохнуть — завтрашний день будет нелегким. До завтра.

Их поместили в первом этаже дома, где находилась метеостанция, — место хотя и небезопасное, но облегчающее маневр: средства связи под рукой. Баркер получил отдельную комнату, а Тамбиева майор повел к себе, там должны были поставить вторую койку.

Комната была продолговатой и пустой, похожей на товарный вагон, два окна под потолком тоже напоминали теплушку. Под одним из них Тамбиев увидел столик на козлах, вероятно сколоченный накануне (запах свеже-оструганного дерева не выветрился).

— Я должен поработать на сон грядущий, привычка… — сказал майор и извлек из планшета тетрадь в клеенке, толстую. — Не помешаю? — осведомился он, усаживаясь за стол и устанавливая ноги на перекладине, скрепляющей козлы. — Лампу я укрою… — Он стянул с себя гимнастерку и накрыл ею настольную лампу. — Спокойной ночи…

— Спокойной…

Он сидел над своей тетрадью, ссутулившись… Струйка света, выбившаяся из-под гимнастерки, которой он укрыл лампу, высветлила его плечо, выпершую ключицу. Не знал бы человека, подумал, что сидит юноша… И еще приметил Тамбиев: нижняя рубаха, в которой остался майор, была бязевой, солдатской. По тому, как майор укрыл лампу гимнастеркой и, пренебрегая всем сущим, сосредоточился на своей работе, возможно даже увлекся, можно было понять, что человек привык работать, не очень-то обращая внимание на неудобства… Где-то за полночь, разбуженный вьюгой, которая выла, как на погибель, Тамбиев увидал, что майор и не думал ложиться. Он сидел, все так же ссутулившись, и струйка света обтекала плечо, теперь прикрытое шинелью, —

видно, ночью похолодало…

По дыханию Тамбиева майор почувствовал, что Николай Маркович не спит.

— Я вас разбудил?

— Нет, нет… просто вспомнил одну деталь из биографии командующего. Сказали, друг Фадеева… Так?

— Пожалуй, — ответил он не торопясь. — Представлял вместе с Фадеевым Дальний Восток на Десятом съезде. И, как делегат съезда, ходил на штурм Кронштадта вместе с ним… Достаточно этого, чтобы назвать человека другом?

— Да, конечно… Простите, что я вас оторвал от работы, — произнес Тамбиев.

С рассветом выехали в Шендеровку.

Ума не приложить, за сколько часов до рассвета майор встал из-за стола и как долго он спал, но, когда бронетранспортер вышел на шендеровскую дорогу, Борисов был, как и накануне, полон сил.

— Не думаю, чтобы Гитлер сомневался в решимости Штаммерманна сопротивляться нашему натиску, — произнес майор, всматриваясь в перспективу дороги — с рассветом вьюга присмирела и извив дороги обозначился. — Просто он острастил генерала, острастил и обнадежил: «Можете положиться на меня как на каменную стену… А пока держитесь до последнего патрона…»

Баркер не отрывал глаз от дороги, он не без тревоги ждал встречи с Шендеровкой.

— Вы думаете, причина стойкости немцев в этом?

Майор улыбнулся: с той минуты, как он впервые увидел Баркера, между ним и английским гостем шло единоборство, упорное.

— Нет, не только в этом.

— А в чем еще?..

Но майор, возможно, не хотел торопиться с ответом.

— По-моему, это Шендеровка, — сказал майор, все еще всматриваясь. Действительно, слева встали заиндевевшие деревья, хаты за деревьями, плетни. — Держи правее, тут все и начнется, правее, — сказал майор шоферу.

Свернули направо и едва не уперлись в старика, одетого в овчинную шубу, какие носят в здешних местах пастухи, да в островерхую шапку.

— Верно мы едем? — крикнул майор, узрев старика. — Попадем мы к… немцу?

Старик понимающе повел рукой.

— Только к немцу, никуда больше, его там как соломы навалено.

Машина рванулась и тут же остановилась — овраг.

— Пожалуй, надо выходить, — сказал майор. — Пойдем вдоль оврага, тут недалеко… Вон эта акация на краю оврага, я узнаю ее, — протянул он руку, и все посмотрели вслед за протянутой рукой, но ничего не увидели, даже дерева, которое видел сейчас майор. — Вон та акация, вон… — произнес майор я все тянулся рукой через овраг.

— Да, я вижу, — сказал Баркер, сказал, чтобы успокоить майора.

Но майору достаточно было, что Баркер увидел это деревце, опушенное снегом. Для него точно имело значение, что гости, добравшиеся сюда через тысячекилометровое ненастье, увидели невысокий стожок ветвей в снегу. Эта акация словно подала майору сигнал для рассказа.

— В самом начале немецкий выступ занимал площадь километров четыреста и упирался своей вершиной в Днепр. Да, да, Канев на Днепре был этой вершиной… Семь стрелковых дивизий, танковая и мотодивизия — сила могучая и боеспособная. Верно, боеспособная, и я вам сейчас докажу. В Сталинграде войска, что были в котле, в сущности, не взаимодействовали с теми, кто шел им на помощь. Здесь иное дело…

Они вернулись к бронетранспортеру, намереваясь пробиться в лес, но это было не просто. Бронетранспортер обогнул поле, но до леса так и не добрался. У второго оврага, где ямы с телами немцев стали закапывать, молодой солдат, у которого горло было перевязано бинтом — след ранения, а возможно, обычная простуда, — откликнулся на вопрос Баркера:

— Тут, говорят, генерала откопали, генерала от инфантерии?..

— Какой там генерал от инфантерии!.. Просто командующий группой Штаммерманн!..