Кузнецов. Опальный адмирал
Шрифт:
— Вы лично отвечаете за все это дело! — Он грузно шагнул к столу, на котором лежала карта. — Документ с вашими пометками пусть останется у меня. Если возникнут вопросы, звоните мне в любое время. — Неожиданно Сталин засмеялся, отчего его рыжеватые усы зашевелились. — Как я вас назвал?
— Фантазером! — Кузнецов тоже улыбнулся.
— Фантазия на грани реальности, — произнес Верховный. — Кажется, я старею…
Кузнецов еще не успел уснуть, как ему позвонил из Ленинграда генерал Жаворонков.
— Завтра в ночь пятнадцать дельфинов будут отправлены к месту назначения. Вы меня поняли?
— Все ясно, Семен Федорович! Желаю удачи!
В ночь на 8 августа 15 самолетов, тяжело груженные бомбами, оторвались от земли и взяли курс на столицу рейха. Летели на большой высоте, которая спасала самолеты от зенитного огня и истребителей противника. Все бомбардировщики успешно прошли Свинемюнде, Штеттин. Наконец показался ярко освещенный Берлин. Видимо, гитлеровское командование не ожидало, что сюда могут добраться советские самолеты. Преображенский, летевший первым, передал по радио экипажам, чтобы штурманы уточнили расчеты.
— Под нами Берлин! Выходим на боевой курс!..
На центр Берлина полетели фугасные и зажигательные бомбы. Взрывы потрясли столицу рейха. В городе вспыхнуло несколько очагов пожара. Радист флагманского самолета лейтенант Кротенко по приказу полковника Преображенского включил радиопередатчик и передал в эфир открытым текстом сообщение: «Мое место — Берлин! Бомбардировали. Возвращаемся домой». И в это время ночное небо рассекли десятки прожекторов. Открыли огонь зенитные орудия. Рядом с машинами стали разрываться снаряды.
— С курса не сходить, скорость не снижать! — приказал по радио экипажам Преображенский.
Радисты на аэродроме острова Эзель приняли радиограмму от командира авиагруппы. Ее вручили командующему ВВС Военно-морского флота. Генерал Жаворонков прочел радиограмму, и сердце у него забилось от волнения. Значит, дошли до Берлина и сбросили бомбы. Молодцы! «Позвоню наркому, когда самолеты совершат посадку», — решил он. Теперь уже генерал не мог уснуть. Он оделся и вышел во двор. Над островом забрезжил рассвет. Море было каким-то чужим и пустынным, оно зыбко билось у берега, будто стонало от недавнего шторма. До боли в глазах генерал всматривался в блеклое небо. А когда услышал натужный рев двигателей, облегченно вздохнул: наконец-то возвращаются…
В десять утра, переговорив по телефону с Жаворонковым, нарком ВМФ прибыл в Ставку. 8 августа Сталин был назначен Верховным главнокомандующим. Кузнецов поздравил его. Верховный поблагодарил наркома, затем спросил своим обычным деловым тоном:
— Берлин бомбили?
— Вчера пятнадцать самолетов нанесли удар по столице рейха… — И Кузнецов изложил подробности проведенной операции.
Молотов не сдержался, похвалил Кузнецова:
— Всем летчикам моряк утер нос!
А нарком ВМФ, словно не слыша его, продолжал:
— Все самолеты
— Прав Вячеслав Михайлович, хорошее дело осуществили моряки-балтийцы. Очень даже хорошее, — повторил Сталин. — Постарайтесь посылать на Берлин побольше самолетов. — Верховный подошел к адмиралу Кузнецову и тепло пожал ему руку. — Я обещал себе это сделать и, как видите, держу свое слово, фантазер, — добавил он с добродушной улыбкой на рябоватом лице.
Налеты на Берлин продолжались.
— К тебе можно?
Кузнецов оторвался от бумаг. К нему прибыл начальник Главсевморпути Иван Дмитриевич Папанин. На нем была форма капитана 1-го ранга, на груди поблескивали две золотые звезды Героя.
— Как дела, хозяин Северного полюса? — шутливо спросил нарком, радостно приветствуя героя Арктики.
— Плохо, Герасимыч, — признался Папанин. — Война все перевернула во мне. Легче жилось на льдине, чем в столице. Понимаешь, вроде дышу как надо, а полной грудью не могу.
— Наверное, полярная станция запомнилась на всю жизнь?
Папанин хитро сощурил глаза.
— Факт, Николай Герасимович! — И, посерьезнев, продолжал: — У меня к тебе большая просьба. Прикажи своим орлам установить с десяток орудий на Новой Земле и на Диксоне. Немецкие корабли или подводные лодки могут напасть на наши арктические станции и суда, а бить врага нечем!
— У меня в резерве нет ни одной пушки! — развел руками нарком. — На Балтике мы снимаем орудия с кораблей и отдаем их сухопутным войскам. Такое, брат, дело, что сам Иосиф Виссарионович вмешался.
— Где же мне их взять? — Папанин задумался.
— В артиллерийском управлении Наркомата обороны, — подсказал Кузнецов. — Начальником там Николай Дмитриевич Яковлев.
— Я знаю его. — Папанин встал. — Он мне не откажет. Если что, подарю ему краба. Большого океанского краба с усами… Ну а установить эти орудия на островах флот поможет?
— Такой приказ комфлоту Головко я отдам немедленно. Только дай знать.
Папанин поехал к генералу Яковлеву, а через некоторое время вновь пришел к наркому ВМФ.
— Запыхался я… — Он передохнул. — Флотоводец, знаешь, чем порадовал меня Николай Дмитриевич? Он дает мне пушку крепостной артиллерии старого образца. У нее снаряды — ого-го! Как жахнет — враз фрицы попятятся. Я рад чертовски… Установим ее на мысе Желания — там круглый год работает полярная станция, и если немцы сунут нос, они свое получат. И еще Яковлев мне пожаловал два шестидюймовых орудия. «Больше, — говорит, — не могу, все отправляю на фронт». А у тебя, Герасимыч, как я узнал, есть на кораблях стотридцатки? Не уйду, пока не дашь хотя бы одно орудие.