Кузнецов. Опальный адмирал

Золототрубов Александр Михайлович

— Это просчет Трибуца? — Глаза у Сталина сузились.

— И его и мой. — Кузнецов почувствовал, как кровь прихлынула к лицу. — Надо было еще до выхода кораблей из Таллина протралить Финский залив, пусть даже под ураганным огнем врага. Немцы ведь на мысе Юминда установили орудийную батарею и вели огонь прямой наводкой. Корабли шли ночью сквозь минное поле. Это был кромешный ад. — Нарком достал из портфеля карты и разложил их на столе.

— Покажите, где и какие стоят корабли, — попросил Верховный. — Меня интересуют линкоры и крейсера.

Еще

в Главморштабе Кузнецов нанес на морские карты обстановку и теперь легко давал пояснения. Сталин был строг и задумчив, а Кузнецов все еще не забыл, как перед отъездом в Ленинград Верховный потребовал от него оценить теперешнее состояние флота.

— Я вызвал вас поговорить о военном флоте… — Сталин вздохнул. — Положение Ленинграда очень серьезное, и все может случиться… Поэтому ни один корабль не должен попасть в руки врага. Тот, кто нарушит мой приказ, понесет суровое наказание. — Он взял трубку и закурил. Откашлявшись, взглянул на наркома. — Составьте телеграмму командующему Балтийским флотом и отдайте приказание, чтобы все было подготовлено к уничтожению кораблей. В случае необходимости, разумеется, — уточнил Верховный.

— Такую телеграмму подписать я не могу, — выдохнул Кузнецов.

— Почему? — Глаза Верховного смотрели невидяще.

— Флот оперативно подчинен командующему Ленинградским фронтом, и директиву ему можно дать только за вашей подписью. Указаний одного наркома ВМФ недостаточно.

Ни один мускул не дрогнул на лице Кузнецова. Видимо, Сталин оценил его твердость. Он молча прошелся по кабинету, выпустил изо рта длинную струю дыма.

— Идите к начальнику Генштаба и заготовьте телеграмму за двумя подписями — маршала Шапошникова и вашей.

«Вряд ли Борис Михайлович поставит свою подпись», — подумал нарком, выходя из кабинета вождя.

Так оно и случилось. Выслушав Кузнецова, маршал удивленно воскликнул:

— Что вы, голубчик! Это дело чисто флотское, и свою подпись я ставить не буду!

— Как не будете? — загорячился Кузнецов. — Это же приказ Верховного главнокомандующего!

— Я же не моряк, голубчик, — нарочито мягко произнес маршал. Он отложил на край стола какие-то бумаги. — Садитесь рядом, сочиним телеграмму и доложим Верховному. Скажите, это ваша инициатива?

— Нет, Борис Михайлович, говорю вам честно. Просто Верховный считается с возможностью оставления Ленинграда и решил дать Трибуцу приказ. — Кузнецов взял ручку и написал всего один абзац. — Вот, прочтите, Борис Михайлович. — Нарком отдал ему листок.

Маршал одобрил текст.

— Коротко и ясно. А теперь пойдемте к Верховному.

Сталин прочел телеграмму и, глядя поверх головы Кузнецова куда-то в сторону, задумчиво промолвил:

— Заминировать каждый корабль, а потом взорвать…

— Я готов подписать телеграмму, — сказал маршал Шапошников, — но если подпишете ее и вы.

Сталин хмуро повел бровями.

— Идите оба. — Верховный тяжело сел у стола. — Документ оставьте у меня.

(О

том, что в Ленинграде началось минирование кораблей и что в случае захвата немцами города они все будут взорваны, стало известно Британскому адмиралтейству. Посол Великобритании в СССР Криппс передал Молотову 12 сентября 1941 года записку, в которой говорилось: «В случае, если советское правительство будет вынуждено уничтожить свои военно-морские суда в Ленинграде, чтобы предотвратить переход этих судов в руки неприятеля, правительство его величества признает требование советского правительства после войны об участии правительства его величества в замене уничтоженных таким образом судов».

«Надо полагать, что господин Криппс прислал свое послание не без ведома Черчилля, — усмехнулся Сталин, глядя на Молотова, принесшего ему этот документ. — В данном случае услуги союзника нам не нужны. От них плохо пахнет, что-то вроде подачки». На другой день Сталин дал ответ Черчиллю, в котором, в частности, писал: «В случае необходимости советские корабли будут уничтожены советскими людьми. Но за этот ущерб несет ответственность не Англия, а Германия. Я думаю поэтому, что ущерб должен быть возмещен после войны за счет Германии». — А.З.)

План минирования кораблей был подготовлен в течение суток.

— Трибуц все сделал, чтобы ни один корабль не попал в руки врага? — спросил Сталин, выслушав подробную информацию Кузнецова.

— Согласно вашему приказу корабли минируют…

Генерал армии Жуков с группой генералов прибыл в Ленинград 9 сентября. В Смольном проходило совещание Военного совета фронта. Поздоровавшись с маршалом Ворошиловым, Ждановым и другими членами Военного совета, Георгий Константинович вручил командующему фронтом записку. Клемент Ефремович вслух прочел:

— «Ворошилову. ГКО назначил командующим Ленинградским фронтом генерала армии Жукова. Сдайте ему фронт и возвращайтесь тем же самолетом. Сталин». Ясно, Георгий Константинович, — покраснел Ворошилов. — Я готов сдать фронт.

— Я готов его принять, — хмуро бросил Жуков.

Новый командующий фронтом объявил на совещании:

— Никаких мер на случай сдачи города пока проводить не следует. Будем защищать Ленинград до последнего человека!

— А как быть с кораблями? Ведь мы их заминировали, — спросил комфлот Трибуц.

— Как командующий фронтом приказываю: во-первых, разминировать все корабли, чтобы они сами не взорвались, во-вторых, сделайте так, чтобы всей своей артиллерией они могли вести огонь по врагу. Уничтожить корабли нетрудно, надо, чтобы они до конца сражались с противником!..

На другой день он телеграфировал в Ставку: «Фронт принял. Жуков». Всю ночь с 10 на 11 сентября он вместе со Ждановым, Кузнецовым, адмиралом Исаковым и другими обсуждал дополнительные меры по мобилизации сил и средств на оборону Ленинграда. Немцы уже частично захватили Урицк, большая опасность нависла в районе Пулковских высот.