Квантовая теория любви
Шрифт:
«А вдруг они обратили тебя в свою веру? — казалось, хотел спросить меня Оскар. — Вот возьмешь да и выдашь меня».
В канун Нового года нам дали увольнительную в город. Наконец-то выпал случай поговорить с Оскаром по душам. Пошатавшись по заснеженным улицам, мы набрели на людную и шумную рабочую столовую. Взяли бутылку.
Оскар начал с того, что сообщил мне, какой он теперь преданный и убежденный большевик. Это он только поначалу сомневался, а теперь словно заново родился. Вряд ли он
Из осторожности я ему поддакивал.
Мы яро возносили хвалу революции… пока Оскар не напился. Тут весь его большевизм как рукой сняло.
— Как тебе наш Потоцкий, великий деятель на ниве просвещения трудящихся масс? Надутый болван, хорек ощипанный, что он о себе возомнил? Лекции по истории читает… Да ему нужники чистить, и то честь великая. Эта голота… дай им маленькую власть, уж они тебе покажут, где раки зимуют! — орал Оскар.
— Тише ты, — шепнул я.
Не тут-то было.
— Повесить бы всех на поганых веревках… Такую заваруху подняли… Жалко, Германии настал конец, уж они бы навели здесь порядок. Дома нам будет чем заняться, солдат… Всех этих марксистов-ленинцев и их прихлебателей… к ногтю, к ногтю!
Рядом с Оскаром присел плотный человек в поддевке.
— Придержи язык, — тихо сказал я.
— Ты у меня быстро сделаешь карьеру, Мориц! Ты хороший человек… сразу произведу в лейтенанты.
Мужчина в поддевке не сводил с нас глаз.
— Военная служба меня не интересует. Ненавижу армию. Нахлебался досыта. Оскар, смотри, музыканты. Сейчас заиграют.
Гармонист и балалаечник усаживались в уголке.
— Ты хоть знаешь, кто я такой, Мориц?
— И знать не хочу… замолчи же наконец.
— Я важная шишка…
— Идем лучше танцевать.
Я стащил Оскара со стула, но ноги его не слушались, он споткнулся и свалился на пол. Плотный человек взял его под мышки и усадил обратно. Музыканты заиграли народную песню, которую подхватил весь трактир.
— Водки моим друзьям! — крикнул плотный.
— Спасибо, мне хватит, — стал отказываться я.
— Обижаете. Праздник ведь, Новый год. Как тут не выпить. За революцию!
И он поднял свой стакан.
— За революцию! — эхом отозвался я.
Оскар молча выпил и закатил глаза. Какое-то время мы сидели в молчании.
Чем ближе была полночь, тем шумнее становилось. На улице солдаты стреляли в воздух.
Кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся.
Типичная фабричная девчонка, белокурая, с красным лицом, приглашала меня потанцевать.
— Что такой грустный? Сегодня все веселятся.
Она взяла меня за руку и засмеялась.
Я покачал головой:
— Танцор из меня неважный.
Вместо ответа она потянула меня за собой.
— Не волнуйтесь за своего товарища, — крикнул мне человек в поддевке. — Я за ним присмотрю.
Мы закружились в танце. Она напевала про себя слова песни. На нас то и дело натыкались другие
Я засмеялся. В голове у меня сделалось легко-легко. Мелодия становилась все быстрее, моя партнерша кружилась вокруг меня, пока нам не сделалось дурно и мы не повалились на пол. Она так и осталась сидеть, покатываясь со смеху. Я поднял ее и нежно прижал к себе.
— Ты чего? — шепотом спросила она, когда из глаз у меня покатились слезы.
Как ей было объяснить?
Четыре с половиной года я не касался женщины. И вот она прильнула ко мне грудью, я чувствую запах ее волос, слышу ее дыхание… Пусть эта минута длится вечно.
Меня охватило неодолимое желание. Мы потерлись щеками, она хихикнула. Я погладил ее по голове и страстно поцеловал в губы.
Тут кто-то ударил меня по спине. Не успел я повернуться, как какой-то бородач схватил меня за волосы и повалил на пол.
— Сучка блудливая, — услышал я.
Я вскочил на ноги. Перед глазами промелькнул Оскар — он спал, уронив голову на стол. Человек в поддевке куда-то исчез.
А вот бородатый был тут как тут. Началась драка.
Сцепившись, мы вывалились на улицу и рухнули в сугроб.
Часы пробили двенадцать. Опять раздались выстрелы — настоящий новогодний салют. Потасовка наша закончилась сама собой — как-то стало неловко тузить друг друга.
Бородатый поднялся на ноги.
— Только посмей сюда сунуться, — прошипел он и скрылся за дверью трактира.
Меня била дрожь. Тот поцелуй в далеком летнем лесу над рекой Сан, путеводная звезда, осветившая всю мою жизнь, где он? И разве пройти полмира ради юношеской любви, ускользающего воспоминания, тени прошлого — не безумие? И если бы парень этой девчонки — или кем он ей приходится — не вмешался, я бы вряд ли стал бороться с искушением, продрал бы утром глаза где-нибудь в убогой комнатке рядом с чужой женщиной. И самое страшное, не очень даже удивился. Жестокость, страх, болезнь — вот из чего состоит теперь моя жизнь, и опереться мне не на что. А Лотта — что с ней сталось? Жива ли она? Через какие страдания ей довелось пройти? Что, если ее убили казаки или поляки? Надругались, посекли шашками? Смогу ли я это пережить? Впервые за все время я с ужасом подумал о возвращении домой.
Когда я вернулся в общежитие, Оскара нигде не было. Бледный и трясущийся, он явился только под утро. Что случилось в ту ночь, он помнил плохо.
Он и протрезветь толком не успел, как в коридоре закричали:
— Все в актовый зал на экстренное собрание!
У входа в зал стояли два солдата с винтовками.
Комиссар Потоцкий держал речь.
— Товарищи, в наши ряды затесался изменник.
Сердце у меня упало. Каждый обвел лица собравшихся подозрительным взглядом. Понурившийся Оскар даже головы не поднял.