Квартира (рассказы и повесть)
Шрифт:
Надюха заклеивала обоями простенки, Сергей взялся красить панели в коридоре. Возле него то и дело кто-нибудь проходил: то шлёпающий тапочками Александр, то лёгкой походкой, почти неслышно Наталья, то посапывающий Павлик.
Совершив очередной рейс, Павлик подошёл к Сергею, стал внимательно следить за тем, как Сергей красит.
— А можно, я попробую? — показал он на каток.
— Попробуй.
Сергей дал ему каток, и Павлик, счастливый, принялся катать сверху вниз по стене. Христина Афанасьевна, возвращавшаяся
— Павлик, не мешай дяде Серёже работать.
— Ничего, ничего, — сказал Сергей.
Христина Афанасьевна ушла, погрозив мальчишке пальцем, Павлик сопел, красил, от усердия высунув язык.
— Павел! — окликнул его проходивший Александр. — Кончай!
— Павлик, отдай дяде Серёже каток, — мягко попросила Наталья.
Павлик продолжал красить, оторваться от катка не было сил, да и вряд ли он слышал то, о чём говорили вокруг него. Сергей терпеливо ждал, глядя, как аккуратно, бережно макает он каток в краску, как ловко подносит к стене и тщательно раскатывает слой за слоем.
Александр, выйдя из кабинета, подошёл к Павлику, намереваясь дать шлепка, но сдержался и лишь, взяв за плечи, сильно встряхнул. Очки с бедного маляра свалились и угодили прямо в банку с краской.
— Я тебе говорил? — строго сказала Александр, не обращая внимания на тонущие очки. — Говорил?
Сергей схватил очки за дужку, вытянул из краски.
— Павел, ты заслужил наказание. Сегодня я тебя накажу, — предупредил Александр и пошёл в комнату за новой порцией книг.
— Накажи сразу! — с каким-то жалобным вызовом крикнул вслед ему Павлик.
— Не волнуйся, не забуду, своё получишь, — пообещал Александр.
В коридор выбежала Наталья, встревоженная, с парящими на весу тонкими руками, присела возле Павлика.
— Ой, маляр ты мой, малярик! — Она засмеялась, тряпочкой взяла очки у Сергея. — Пошли, мой мальчик, не будем мешать дяде Серёже. Папа сердится, и он прав. Все устали, всем некогда. Пошли.
И она повела его на кухню, под попечительство Христины Афанасьевны.
Сергей снова взялся за каток. Из кабинета вышла Надюха, положила в коридоре свёрнутые комом обрезки обоев. Улыбнулась Сергею — устало, со вздохом, — дескать, пропади пропадом такая жизнь. Сергей погладил её локтем, подмигнул, — дескать, держись, казак, атаманом будешь. Она собрала остальной мусор и пошла выбрасывать в уличные баки.
Едва за ней захлопнулась дверь, как раздался звонок. Сергей решил, что это Надюха забыла что-то, и вышел в прихожую. Оказалось другое: бандероль из Москвы. На бандероль сбежались, кто был дома. Сергей тоже задержался из любопытства. Александр, принявший пакет, неторопливо распечатал бандероль, вынул из обёрточной бумаги атлас карт по военной истории и великолепно изданную детскую книжку по астрономии.
— От дедушки! От дедушки! — ликовал Павлик.
С жадностью, с нетерпением
— Павел, я обещал тебя наказать, я вот наказание: до завтрашнего утра книгу не получишь. Всё, ступай в комнату.
Павлик посмотрел на него так, как будто не верил своим ушам. Одно стекло его очков было мутновато от краски.
— Папочка, я правда-правда больше не буду, — прошептал он, прижимая руки к груди.
— Ты наказан, — ледяным тоном сказал Александр. — Не за то, что красил, а за то, что не слушался. Всё.
Глубокая, безысходная печаль отразилась в глазах Павлика, он зашмыгал носом и пошёл, шатаясь и роняя слёзы.
Христина Афанасьевна, прикусив кулачок, проводила его мученическим взглядом, повернулась к Александру.
— Саша…
— Ничего, — хмуро проворчал Александр, разглядывая книги.
— Да ну тебя! — не вытерпела Наталья, сама готовая разреветься. Она передёрнула плечами и полетела вслед за Павликом.
Надюха, незаметно вошедшая вскоре после того, как ушёл почтальон, и слышавшая всю эту перепалку, лишь покачала головой. Александр же, не чувствуя общую к себе неприязнь, произнёс назидательным тоном:
— Ребёнка нельзя обманывать — ни в поощрительном плане, ни в плане обещанного наказания.
Часов около одиннадцати Сергей закончил красить панели. Надюха доклеила обои в кабинете и в полном изнеможении вышла к нему в коридор. Вдвоём, из последних сил, собрали они кисти и катки, сложили в ведро, залили водой. У Сергея от усталости плавали перед глазами цветные круги. Надюха осунулась, глаза у неё были тёмные, печальные, запавшие.
Едва они вышли в кухню, Христина Афанасьевна метнулась к плите.
— Кушать, Серёжа, Надюша, кушать! Не выпущу, пока не поужинаете. Прошлый раз ускользнули, а теперь — нет.
— Спасибо, Христина Афанасьевна, никак не можем, — предупредил её порыв Сергей. — Не хлопочите. Мы дома поедим. Тёща блины печёт, специально носит, Когда не едим, обижается, думает, брезгуем.
— Ах, вон как, — Христина Афанасьевна засмеялась, изящным движением прижав два пальца к уголку рта.
На прощание Христина Афанасьевна объяснила, что какая-то её приятельница со дня на день обещает достать моющиеся финские обои. Сергей сказал, что это было бы неплохо, потому что с ними меньше возни: размерил, нарезал и пошёл клеить слой за слоем, только плёночку тяни аккуратно — сами клеются.
— Если бы не эта чёртова командировка, на той неделе можно было бы подбивать бабки, представлять хозяевам счёт, — сказал он Надюхе, когда они вышли на улицу.
— Ничего, ничего. Ты, главное, не волнуйся, как-нибудь выкрутимся, — ответила она, прижимаясь к его плечу.