Квартира (рассказы и повесть)
Шрифт:
— Серёжа!
Ага, вот наконец и хозяйка. Сергей вернулся в кухню. Христина Афанасьевна разбирала завалы на столах, раскладывала по коробочкам лекарства и то и дело тяжко вздыхала, притрагиваясь пальцами к краешку рта и к вискам. Вид у неё был утомлённый.
— Вот видите, Серёжа, как бывает. Вчера поздно вечером возвратился Андрей Леонидович. Так все радовались, а ночью плохо, сердечный приступ, "скорую" вызывали. Утром — опять. Врач строго-настрого велел лежать, не двигаться, никаких волнений. Видите, как…
Она стояла перед ним, маленькая, щупленькая, с тревожными, как бы потухшими глазами, со сморщенным, опавшим лицом.
—
Она кивнула и, задумавшись, долго смотрела перед собой горестным, застывшим взглядом. И вдруг встрепенулась, взмахнула, как Наталья, руками.
— Серёжа, вы уж нас не браните, но обоев в прихожую всё ещё нет. Да, честно говоря, сегодня и как-то не до них. Может быть, нам рассчитаться, а обои как-нибудь позднее?
Вошёл Александр, быстрым твёрдым взглядом окинул Сергея, протянул руку, пожал, как всегда, энергично и крепко.
— Саша, — повернулась к нему Христина Афанасьевна, — я вот говорю Серёже, может быть, рассчитаться сегодня, а прихожую — попозднее, когда принесут обои?
Александр приподнял брови.
— Хорошо, — наконец согласился он и, крутнувшись на каблуках, вышел из кухни.
Христина Афанасьевна, поджав губы, с недоумением и горечью посмотрела ему вслед.
— Ничего, Серёжа, сейчас, — сказала она.
Александр пришёл с большим бумажником из тиснёной кожи, листками серой бумаги и ручкой. Небрежно сдвинув с края стола посуду, разложил листки и бумажник.
Сергей думал, что они сядут сейчас рядом, возьмут карандаши, тихо-мирно, по-любовному распишут работу и на глазок, с прикидкой определят деньги. Но только глянув на серый рулон в руках Александра, Сергей понял, что всё будет не так. На нескольких листках печатным, машинным шрифтом аккуратно были высчитаны все помещения, каждое помещение — на отдельном листке. Метраж стен, потолков, вид работы, госрасценки, нормы времени, качество, сумма.
Сергей тупо глядел в ровные, красивые ряды чисел и ничего не понимал. "Видишь? Видишь?" — повторял Александр, тыча то в одну строчку, то в другую. Подспудно, неосознанно Сергей принял внезапное решение: не проверять, не торговаться, не пересчитывать — взять, сколько даст, и сразу, не мешкая, уйти. Уйти и забыть. Обои в прихожей пусть клеит сам расчётчик…
— Ну, ну, сумму давай, — морщась, с нетерпением сказал Сергей.
Александр развернул последний листок — двести девяносто семь рублей шестьдесят три копейки. И под суммой отпечатано крупными буквами: "Кислицын", "Метёлкин". "Вот тебе и по науке!" — ошарашенно подумал Сергей. Ну уж никак не меньше четырёхсот ждал он, а тут… Его даже замутило от едкого, небывалого чувства жалости к себе. Что же это? Неужели не понятно им, какую бешеную работу провернули они с Надюхой? Как пластались тут, таскали старинную гробовую мебель, вытаскивали мешками мусор, лампочки протирали! Работали не за страх — за совесть! И вот тебе расчёт: за вычетом аванса — девяносто семь рублей шестьдесят три копейки…
Александр спокойно, невозмутимо отсчитывал деньги: стопочку пятёрок, стопочку троек, несколько рублевок и шестьдесят три копейки. Вот тебе! На машине! По науке!
— Пересчитай, — сказал Александр, — и распишись.
Сергей сгрёб деньги, не глядя сунул в карман, пошёл в ванную за инструментом. Хотел было не переодеваться, идти как есть, в робе, лишь бы скорее с глаз долой, но подумал — а с какой стати! Мало для них сделал, чтобы лишать себя права
Он закрылся в ванной, не торопясь, основательно помылся до пояса под душем, вытерся первым попавшимся полотенцем — ничего, не заразятся! — и так же неторопливо переоделся. Робу свернул аккуратным свёртком, привязал к чемоданчику с инструментом. Вышел причёсанный, приглаженный, со стиснутыми зубами и невидящим взглядом.
Уже в прихожей его настиг тихий оклик Христины Афанасьевны. Она торопливо ковыляла за ним, морщась от боли.
— Серёжа, Серёженька, постойте, не угнаться за вами. С ногой что-то, видно нервное. Серёжа, голубчик, зайдите через денёк-другой, Андрей Леонидович сейчас не может принять вас, тяжко ему. Заходите, ладно?
Сильным злым тычком Сергей открыл дверь, хотел было хлопнуть с маху, но придержал в последний момент — старик всё-таки там лежит, тяжёлый…
Лифт почему-то не работал, и на восьмой этаж Сергею пришлось подниматься по лестнице. Шестнадцать маршей по одиннадцать ступенек — у Сергея невольно, как при кладке, застучало в висках: раз — два — три — четыре… В задумчивости он чуть было не дошагал до самого чердака.
Надюха сразу, по его лицу, поняла, что стряслась беда. Он швырнул деньги на стол в кухне, прошёл в комнату, свалился на тахту. У соседей справа орал телевизор, стоял такой галдёж, как будто там скандалили. Слева, на соседнем балконе, тявкал терьер Артурка, скрёбся в дверь, просился к людям. В комнате было сумеречно-прозрачно, мягкий полусвет лился сквозь широкое окно от белесоватых туч, висевших над домом и подсвеченных прожекторами стройки.
Надюха подошла к нему, присела рядом на тахту.
— Неужели ты не мог ничего сказать? — в голосе её дрожали слёзы. — Взял и ушёл?
— Да, да, да. Взял и ушёл! — прокричал он, рывком передвинувшись от неё к стене.
— Не кричи на меня. И вообще не повышай голос, ребёнок спит.
Она резко поднялась, ушла из комнаты. Сергей повернулся вниз лицом. Злость и тоска сдавили сердце. Он зажмурился, зажал уши ладонями, но звуки проникали, и ему было ясно, где ходит и что делает Надюха. Она протопала по коридору в кухню, в ванную, заглянула в комнату, включила зачем-то и тут же выключила свет, снова ушла в кухню. Ревущим потоком зашумела вода в соседском туалете, потом загудели трубы в ванной, донеслось из кухни, не поймёшь из чьей, звяканье посуды. Загорелся ночник.
— Уже спишь? — округляя глаза, спросила Надюха, и в голосе её не было обычной теплоты. Он промолчал, и она, постояв перед зеркальным шкафом, сказала с горечью: — Опять высыпало. От краски.
— От дурости! — не сдержался он.
— Да, с тобой сдуреешь. Даже заработать как следует не можешь. Я должна вкалывать.
— А ты бы хотела, чтобы я день и ночь ишачил, да? Я не ишак!
Он вскочил, убежал в ванную. Разделся, открыл душ, влез под ледяные струи. Приплясывая от жгущей воды, он яростно тёрся мочалкой и ругался сквозь стиснутые зубы. Он катал себя и так и этак, поминал и тестя с тёщей, бог знает за что, и Александра — "эту помесь кретина с ЭВМ". Душ успокоил его, сбил ярость, притушил злость. Он вышел из ванной, ощущая лишь горечь да смутную вину перед Надюхой — она-то меньше всего виновата в том, что у них срывается квартира.