Квинтет из Бергамо
Шрифт:
По давней привычке Джульетта, дабы отдохнуть от утренней суеты, устраивала себе маленькую сиесту. Не выше мужа ростом, однако вдвое обгоняя его по объемам, она с юных лет сохранила совершенно детскую улыбку, и теперь, на пороге пятидесятилетия, взгляд ее оставался таким же чистым и невинным, как и в пятнадцатую весну, когда она своим благочестием составляла гордость падре Гуардамильо, настоятеля церкви Сан Лоренцо.
Тарчинини, крадучись, вошел в квартиру, так и не придумав, как сообщить плохие новости той, которая в его воображении до сих пор рисовалась той юной девой, за которой он когда-то так отчаянно ухаживал,
— Стыда у тебя нет, Ромео... — притворяясь рассерженной, проворковала она.
Новый поцелуй неопровержимо подтвердил, что у мужа и вправду нет стыда, когда он хочет доказать ей свою любовь. Когда старые голубки вволю нацеловались, Джульетта, наконец, полюбопытствовала:
— А что это ты так рано?
— Мальпага отправил меня в отпуск.
— Выходит, мы можем уехать раньше, — захлопала в ладоши Джульетта, — очень кстати, ведь завтра уже приедет Эузебия...
— Послушай-ка, Джульетта...
— Да, мой Ромео!..
— Челестино хочет, чтобы я на пару дней повременил с отъездом, служба есть служба...
— Ни за что на свете!
— Но послушай, Джульетта...
— И речи быть не может! Мы решили уехать послезавтра и уедем послезавтра! И ни днем позже! Ты только подумай, комнаты уже заказаны, кузина Эузебия...
— Не забывай, Джульетта, — вдруг поднявшись, торжественно заявил Тарчинини, — что как бы я ни любил семью, служба отечеству для меня превыше всего! Сама понимаешь, если уж Челестино пришлось внести в нашу жизнь такие неудобства, значит, у него действительно не было другого выхода! Ничего не поделаешь, Джульетта, твой муж — слишком важная фигура, чтобы Верона в трудные минуты не обратилась к нему за помощью. Неужели пара дней отсрочки для тебя важнее, чем судьба всей Вероны?
— Судьба Вероны?
— А кто знает, может, и всей Италии!
Раздавленная внезапно свалившейся ответственностью, синьора Тарчинини не могла не подчиниться и тут же телеграфировала на адриатическое побережье, чтобы отказаться от заказанных номеров, а потом кузине Эузебии, чтобы та не суетилась понапрасну.
— А не сваришь ли ты мне кофейку, моя Джульетта?
Разрываясь между горечью от сорвавшегося отпуска и законной гордостью женщины, вышедшей замуж за выдающегося человека, синьора Тарчинини исчезла на кухне. Пока она отсутствовала, Ромео ломал голову над тем, как заставить ее проглотить вторую горькую пилюлю. Сделав в конце концов выбор в пользу полной непринужденности, он, едва Джульетта появилась с подносом, беззаботно бросил:
— А теперь, голубка, неплохо было бы собрать меня в дорогу...
— В какую дорогу? Ведь ты же сам сказал, что мы никуда не едем.
— Вы-то нет, а я еду.
Кофейный сервиз достался им от тетушки Паолы, которая в
— Ромео! Если ты немедленно не объяснишься, произойдет большое несчастье!
Ромео объяснился, но не входя в подробности и особенно нажимая на лестную для семьи сторону дела. Его так высоко ценят, что даже в Бергамо считают, будто кроме него никто не способен справиться с делом настолько трудным, что в нем только что потерпели полное поражение даже представители города Милана. Это заявление приятно польстило самолюбию Джульетты, и она, несколько успокоившись, поинтересовалась:
— И как же долго ты будешь отсутствовать?
— Чем меньше, тем лучше, любовь моя, ты же знаешь, что вдали от тебя я не только есть и спать, я и дышать-то как следует не могу.
Догадываясь, что это ложь, Джульетта тем не менее с удовольствием выслушала эти признания, произнесенные Тарчинини без всякого намека на лицемерие. Она тут же уселась подле него на диване, и двое изрядно потучневших влюбленных, словно юная пара, впервые познавшая радости любви, слились в нежнейшем объятии. Каждый видел другого не таким, каким тот стал в реальной жизни, а каким рисовался ему в воображении.
Желая окончательно разрядить обстановку, Ромео со смехом признался:
— Представь, стараниями Челестино я превратился теперь в профессора археологии из Неаполя!
— Ты? В профессора?!
Этот мнимый титул рассмешил обоих до слез.
— Это еще не все, отныне называй меня не иначе как Аминторе Роверето!
— Шутишь!
— Клянусь!
И дабы придать больше веса своим словам, Тарчинини полностью перечислил свои новые паспортные данные: Аминторе Роверето, пятьдесят шесть лет, неаполитанец, внештатный профессор кафедры средневековой археологии Неаполитанского университета, старый холостяк!
— Что ты сказал?! — сразу вскочив с места, крикнула Джульетта.
— Ma che, Джульетта! Что это на тебя нашло?
— Ага!.. Значит, старый холостяк, так что ли?
— Да это же Челестино...
— Расскажи это кому-нибудь другому! Ты специально назвал себя холостяком, чтобы сподручней было крутить любовь с местными красотками, говорят, у них там, в Бергамо, очень страстные женщины, прямо как вулканы!
— Послушай, Джульетта...
— Не прикасайся ко мне, негодяй! Теперь-то я поняла всю твою подлую игру! С помощью этого поганца Челестино Мальпаги ты придумал себе эту командировку, чтобы крутить там шуры-муры с очередной девицей, которую тебе удалось обворожить!
— Ma che! Ты что, рехнулась, что ли?
Но Джульетта уже была не в том состоянии, чтобы прислушиваться к голосу разума.
— Ты предал меня, предал родных детей, предал кузину Эузебию, и все ради этой позорной страстишки! Я проклинаю тебя, Ромео! Ты опозорил всю нашу семью! Да если бы у тебя и вправду были честные намерения, зачем бы тебе тогда, спрашивается, понадобилось менять имя?
— Я же тебе уже объяснял, что я слишком известен, чтобы...
— Врешь! Развратник! Знаю, почему ты взял себе другое имя — чтобы сподручней было заниматься своими похотливыми любовными делишками! А по какому это, интересно, праву ты сменил себе имя, а?