Квинтет из Бергамо
Шрифт:
— Так что, может, все-таки купите, план, синьор?
Ромео купил план, и торговец мгновенно исчез из виду. Веронец не очень понял, что все это значит, однако почему-то сразу почувствовал себя куда уверенней. Этот странный инцидент показал, что все-таки он здесь не одинок, кто-то следует за ним по пятам, стараясь уберечь от невидимых врагов. Несколько успокоившись, он, однако, не утратил бдительности и не развернул купленного плана, пока не оказался в тиши церкви Сан Рокко. Внутри была записка, всего в несколько слов:
«Как можно больше привередничайте, когда будете заказывать обед, и не стесняйтесь
Тарчинини так и застыл с открытым ртом. Интересно, что бы все это могло значить? Странные же, однако, методы у этих бергамских полицейских, но раз уж Манфредо Сабация счел необходимым обратиться к помощи веронца, лучше, пожалуй, подчиниться директивам и не задавать лишних вопросов.
Враз повеселев от мысли, что о нем заботятся — природная жизнерадостность только и ждала случая, чтобы одержать верх над печалью — Ромео, с тем очаровательным непостоянством, которое составляло основное его украшение, легким шагом покинул церковь Сан Рокко и направился к ресторану «Каприано».
Ресторан «Каприано» явно не принадлежал к высшей категории. Мрачноватый полутемный зал был битком набит мелкими служащими и функционерами средней руки, и шум стоял ужасный. Тарчинини на мгновение в нерешительности задержался на пороге, но голод брал свое, и он решил войти. На его счастье, в уголке оказался один незанятый столик, и ему удалось пристроиться, не слишком работая локтями, не отдавив всем ног и не расталкивая стульев. Едва он уселся, как перед ним тут же вырос официант — весь какой-то расхлябанный, с унылой рожей, он, явно через силу, сквозь зубы процедил;
— Есть перцы и помидоры.
Ромео с первого взгляда так не понравился скучающий вид и развязные манеры парня, что он, даже не вспомнив об инструкциях, переданных вместе с планом Бергамо, сухо ответил:
— Съешьте сами!
Парень удивленно посмотрел на странного клиента и уже с большим интересом полюбопытствовал:
— Что, вообще не будем закусывать?
— Не будем.
— Тогда, может, коппы? [2]
— Не надо.
— Мортаделлы? [3]
— Нет.
Обмен репликами становился все громче и громче.
— Салями?
— Нет.
Последовала короткая пауза, после чего официант подытожил:
— Может, вы вообще против колбасных изделий?
— Против.
— Суп?
— Не надо.
— Анчоусы?
— Нет.
— Креветки?
— Нет.
— Лангусты?
— Не надо.
Вопросы и ответы раздавались с монотонным постоянством. Будто служитель заведения исполнял какую-то гастрономическую литанию, а Ромео, этакий взбунтовавшийся певчий, упрямо повторял одно и то же. Теперь уже в зале царила мертвая тишина, и все посетители с увлечением следили за этой словесной дуэлью. Противник веронца перевел дыхание и глухо заметил:
1Сырокопченая шейка (итал.).
2Вареная колбаса.
— Короче, рыбу тоже не будете?
Взяв короткую передышку, парень перебрал в памяти все блюда, которые при желании можно было бы приготовить в его заведении, и застрочил как пулемет:
— Телячий зоб, утка, бифштекс, свиная отбивная, тушеная говядина с овощами, кролик, рагу, кровяная
— Не надо.
Последовало новое молчание. Дуэлянты в безмолвии посмотрели друг другу в глаза, после чего официант заорал:
— Ma che! Вы что, издеваетесь, да?
— Да, а что?
Вокруг с нетерпением ждали реакции официанта, тот же обвел зал грустным взглядом теленка, отрываемого от родной матери, и, словно призывая всех в свидетели, простонал:
— Приходит какой-то незнакомый синьор! Я его и в глаза-то никогда не видел! И ни с того ни с сего начинает оскорблять меня на рабочем месте! Имеет наглость издеваться над человеком, который в поте лица добывает хлеб свой насущный! А все потому, что я вырос в приюте!
Этот последний аргумент заметно растрогал посетителей и заставил покраснеть Тарчинини.
— Ах ты шут гороховый! — вспылил он.
Официант разрыдался.
— Если бы у меня был отец, — пробормотал он сквозь слезы, — вы бы никогда не посмели оскорблять меня при людях!
— Ma che! Плевать я хотел на вашего отца!
— Слышали? Теперь он плюет на моего отца! Плюет на отца! А что, интересно, он ему сделал плохого, мой бедный папа, а?
Зал уже начал делиться на два лагеря, мало-помалу обменивающихся хлесткими и нелицеприятными обвинениями: одни видели в Ромео типичного капиталиста-эксплуататора, другие подозревали в официанте тайного коммуниста, готового воспользоваться любым поводом, только бы оскорбить честного буржуа. И те и другие упивались собственным красноречием, стараясь перекричать друг друга, официант же, вцепившись руками в столик нашего веронца и моля Мадонну дать ему силы, снова принялся перечислять:
— Брокколи... Артишоки,., Морковь... Цветная капуста... Молодая фасоль... Грибки... Баклажаны...
— Нет.
Соперник поморгал глазами и почти умирающим голосом продолжил:
— Абрикосы... Апельсины... Клубника... Миндаль... Орешки...
— Не надо.
В ответ парень резким движением сорвал с себя галстук и завопил:
— Ma che! Чего ж вам тогда от меня надо?
— Стаканчик воды. Ужасно хочу пить.
Официант взревел, а некоторые посетители уже вскочили с мест, готовые перейти к рукоприкладству. В этот самый момент появились карабинеры. Кассирша указала пальцем на официанта, схватившего за глотку бедного Тарчинини, который уже раскаивался в том, что, пожалуй, слегка переборщил, выполняя директивы местного начальства. Представители закона разняли противников и, не обращая внимания на их дружные протесты, вывели вон из ресторана и затолкали в полицейскую машину, доставившую их в комиссариат на борго Санта Катарина.
По прибытии в участок арестованных разделили, одного, невзирая на активное сопротивление, потащили прямо в камеру, другого — им оказался Ромео — препроводили в кабинет Манфредо Сабации, встретившего его с широкой улыбкой.
— Вы были просто неподражаемы, комиссар! Карабинеры, которых я послал вести наблюдение, потрясены, как естественно вы все это изобразили... Прошу извинить меня за этот маленький спектакль, но, по-моему, это был самый удачный способ встретиться с вами, не возбуждая никаких подозрений у наших противников — на случай, если у них могли возникнуть насчет вас хоть какие-то сомнения.