Кьяра. Семь прях. Книга 2
Шрифт:
Прошло почти два года после папиной смерти, когда мама впервые разбудила меня на рассвете и мы пошли к причалам. Мне не надо было спрашивать зачем, я и так поняла, что она затеяла. Я видела, что в последний месяц по ночам мама мастерит из запасов проволоки игрушки и украшения, и теперь она, видимо, решила переплыть пролив, чтобы оказаться на том берегу. Мама уверяла меня, что там нет Мастера и ищущих. Там каждый может заниматься чем захочет, не важно, кем он рожден. И никто не властен забрать твою силу. Даже король. Не знаю, как по мне, все это ерунда, даже Семипрях не смог бы выдумать такого прекрасного мира,
Вечером я пробралась к причалам, ходила вокруг, как голодная лиса, ждала темноты, ждала, когда разойдутся рыбаки, когда задремлет страж… Наконец я оттолкнула плот от берега, услышала шорох песка по его дну, плеск волн и увидела мерцание огненных медуз. Плот плохо меня слушался, юлил и крутился, но я все же смогла довести его до лодок и встретить маму. Она лежала на дне папиной лодки, укрывшись своим темным плащом. А когда плот ткнул лодку в бок, приподнялась и засияла, увидев меня. Она привезла столько разной еды! И настоящие башмаки для меня! И новые ножницы.
– Там так удивительно, Кьяра! Такой прекрасный город, такие улыбчивые люди! У меня все раскупили за полдня! Огромный базар, чего там только нет, и никто не требует плату, чтобы продавать свое. А сколько там торговок самых разных! Представь, я видела одну, она сама делает лодки и продает!
– Она, наверное, уже старуха?
Мама засмеялась:
– Как ты догадалась? Ну, в общем, да, довольно старая уже, но она всю жизнь их делает, Кьяра! Она сама мне сказала.
– Так не бывает. – Я перенервничала, устала и хотела спать.
– Мы обязательно там с тобой побываем!
Но и этому не суждено было сбыться.
Мы с Данатой иногда ходили за ворота смотреть на всех тех, кто ждал за ними. Они спали под телегами или в наспех построенных шалашах, многие тайком обменивали свои товары на хлеб или молоко, многие переселялись с детьми, и те целыми днями играли на обочине дороги.
– Здорово было бы побывать в их деревнях, да? – мечтательно говорила Даната. – Посмотреть, как они там живут, что едят на обед, какие танцы любят танцевать…
Даната обожала танцы!
По воскресеньям какой-нибудь дьен устраивал танцевальный вечер у себя на площади, и все окрестные улицы стекались на праздник – кто поглазеть, кто себя показать, кто насладиться игрой музыкального дьена. Нам с Данатой повезло – мы жили в квартале аж с тремя площадями: кондитерского, ювелирного и огородного дьенов, так что танцы у нас проводились чаще других.
Конечно, площади нужны были не только для танцев. Здесь дьен устраивал сходы, чтобы обсудить свои дела, здесь дьензвур выдавал ремесленникам дьеноту, здесь раз в неделю Мастер читал наставления народу. Здесь поощряли, объявляли волю короля, и казнили тоже здесь. Хотя казнили в Суэке очень редко, почти никогда. Это считалось бессмысленным. Лучше отправить преступника на рудники в Таравецком лесу, пусть приносит пользу.
В общем, площадь была главным местом дьена. И только новую силу короля каждый год провожали с главной площади Суэка, расположенной в самом центре города, – с площади Будущих королей. Она была окружена невысоким забором и выложена
В то утро мы с мамой припозднились, и когда пришли к причалам, уже занимался рассвет. Наверное, поэтому все и произошло. Мы торопились добраться до лодки и, может быть, слишком шумно гребли. А может быть, за ней давно следили. Мама шагнула в лодку. Махнула мне. Я оттолкнулась и повела плот назад, к берегу. Я прошла половину пути, когда услышала грубый оклик, брань, а потом мама вскрикнула и раздался всплеск. Я сразу поняла, что случилось: страж увидел ее, спустился по лесенке к воде и просто вытолкнул ее из лодки в море. Прямо к медузам-огнёвкам. Я развернула плот и как бешеная поплыла к маме. Страж меня окликнул и даже прицелился из арбалета. Потом, видимо, разглядел, что я еще девчонка, и стал просто орать как сумасшедший. Но я не обращала на него внимания. Я вытаскивала маму из воды, счищала с нее огнёвок, я гребла к берегу, стаскивала ее с плота, тащила на себе домой…
Огнёвки кусают человека, впрыскивая в него смертельный яд. От одного укуса можно спастись. Даже от двух. Но если тебя столкнули к ним в воду, если десятки мерзких красных медуз набросились на тебя… у тебя нет шансов. Я знала это. Все знали. Мама умрет. Может быть, она уже умерла. Я не могла посмотреть, я закинула ее на спину и тащила домой, а сумка с украшениями и игрушками волочилась по дороге, как хвост. Домой. Нам надо домой. Домой, мама, домой.
– Кьяра, – прохрипела она мне в ухо, – забери себе мою сережку и никому не отдавай. Что бы ни случилось.
Больше она ничего не сказала.
Не успела.
Когда мы добрались до дома, ее тело раздулось от яда огнёвок, а кожа покрылась волдырями. Я уронила ее на кровать и упала рядом. Мама умерла, а у меня не было сил даже заплакать.
К обеду пришла Ульрас. Увидев маму, она медленно осела на пол. Вот тогда я и заплакала.
К вечеру опухоль спала, и мама снова стала похожа на себя. Только следы от ожогов остались, пламенели на коже. Даната не отходила от меня целый день. Ульрас взяла на себя все хлопоты: оповестила дьен отца и соседей, приготовила листья атьюкты и все, что нужно для погребения. В какой-то миг мы остались с мамой одни, я вспомнила ее последние слова и аккуратно сняла сережку. Ухо было холодным.
На следующий день ее похоронили. Никто ничего не спросил у меня. В Суэке хоть раз в год, да кто-нибудь погибнет от укусов огнёвок. Кто в воду случайно упадет, кто полезет купаться, напившись в кабаке бражки. Никто меня ни о чем не спросил. И я никому ничего не сказала. Не сказала, что это было убийство.
У меня не были проколоты уши. Мамину сережку я повесила на шею, как кулон. Несколько раз я ходила на причалы, пытаясь узнать, кто же из стражей ее убил. Но тогда было сумеречно, я была внизу и довольно далеко, а форма у всех одинаковая. Я так никогда и не узнала, кто именно столкнул ее в воду.