КЖД III

Толбери Рост

— Да, госпожа. Я вырос в деревне, — ответил он отчуждённо, всё ещё возясь с ремнём.

Она повернулась к нему, взяла его за запястье, остановила, оттянула руку и слегка ударила его тыльной стороной ладони по губам. Кальдур сжал губы и ощутил на слабый привкус крови.

— Разве я спросила, где ты вырос?

— Нет, госпожа.

— Если я спрашиваю — ты отвечаешь. Всё остальное время ты должен держать свою пасть закрытой. Если я не пожелаю, чтобы ты разговаривал. Понял меня?

— Да, госпожа.

—

Если ты ещё раз допустишь такую оплошность, я накажу тебя серьёзнее. Я могу сделать с мужчиной очень неприятные вещи. Ты стерпишь, но они навсегда останутся с тобой.

Она выждала несколько секунд, убедилась, что Кальдур продолжает молчать, и отпустила его запястье. Он справился с ремнём, стянул снял с неё кирасу, сложил на пол, помог аккуратно избавиться от кольчуги. Замер на несколько секунд над застёжками на плотной рубахе в районе её груди, но она взглядом показала что можно.

— Теперь низ, — скомандовала она.

Подошла к кровати, села на края и вытянула вперёд ноги. Он опустился на колени перед ней, аккуратно снял с неё обувь, расстегнул щитки на голенях, снял их. Она приподнялась, и он стянул с неё кольчужные штаны и кальсоны из плотной ткани под ними. Она осталась в одной рубахе, поёжилась от сквозняка и откинулась на кровати, смотря на него сверху вниз.

— Хороший мальчик. Теперь иди вперёд, к бадье с водой, и возьми таз.

Он с каменным лицом поднялся, дошёл до туда, взял таз в руки и замер с ним. Она играла с ним, получала удовольствие от его послушания. Обычного человека это бы задело, он бы ощутил протест и смущение, но Кальдуру было абсолютно плевать, что ему нужно будет делать для выживания. Или для того, чтобы остановить эту…

Он хотел назвать её сукой, но снова удивился том, что не чувствует к ней ненависти.

— Набери воды из кадки, заодно проверь достаточно ли она горячая, чтобы мне стало хорошо чуть позже. Ну? Чего молчишь? Горячая?

Дрова догорели быстро, вода ещё нагревалась на углях, но уже не так бодро. Кальдур окунул в воду руку, и тут же вытащил назад.

— Да, госпожа. Едва рука терпит.

— Хорошо, теперь возьми со скамейки мыло и брось его в таз. И раздевайся.

Кальдур машинально взял мыло, бросил его в таз и замер, смотря на неё непонимающим взглядом. Она закатила глаза.

— Глупый. Ты будешь мыться первым, чтобы потом мочь мне. Ты не будешь делать это грязным. Ты должен стать чистым.

Кальдур не смог удержать утомлённый вздох, пожал плечами, и попытался зайти за ширму из красного бархата, которая должна была закрывать вход.

— Нет, — остановила она. — Тебя должно быть видно. Раздевайся здесь. Медленно. Я хочу смотреть.

Кальдур снова выдохнул, сделал паузу, медленно втянул воздух, дышал, как учили. Стянул с себя рубаху, скрутил ей в комок, положил на скамейку. Расстегнул застёжку на портках, спустил их

до пола, вышел из них, и проделал с ними то же самое, что и с рубашкой. Остался в повязке.

— Полностью, — донёсся ласковый и опасный голос. — Не прикрывайся. Нечего стесняться меня. Расслабься, расправь плечи, встань ровно.

Кальдур выполнил требование, неуклюже выпрямился, отвёл руки в стороны, надеясь, что в полутьме не видно его шрамов. Мерроу хищно разглядывала его, переводя взгляд то вниз, то вверх.

— Всё-таки не такой самоуверенный. Застеснялся и раскраснелся, как маленькая девочка. Хоть тебе и нечего стесняться. Есть на что посмотреть. Откуда у тебя шрамы? Они от плуга? Мотыги? Или косы?

— Мой дядя… — Кальдур запнулся. — Был… строгим человеком. И воспитывал меня… соответственно.

Когда эти лживые и мерзкие слова срывались с его губ, он говорил твёрдо, потому что вспоминал всё плохое, что с ним было в Драконьем Чертоге и потом, на службе. Так его слова, то как он говорил, то как он двигал телом и смотрел, делалось правдивым.

На какое-то мгновение взгляд Мерроу стал печальным, и она опустила голову.

— Понимаю, — сказала она тихо и тут же вернулась к обычному тону. — Ты достаточно чист. Теперь я приму ванну.

Она поднялась с постели подошла к нему, шлепая босыми ступнями по камню, остановилась, развернулась к нему спиной, подняла руки вверх и застыла. Он сглотнул, шумно втянул воздух и стянул с неё рубашку вверх.

— Я не разрешала смотреть на меня, — сказала она тихо, и Кальдур зажмурился. — И закрывать глаза тоже.

Кальдур отвёл глаза в сторону, она взяла его за руку и пошла вперёд, опираясь на него, она забралась в воду и легла.

— Ах, как приятно. Ты можешь смотреть. И принести мне полотенце, скрути его и положи мне под шею.

Кальдур подчинился.

— Теперь мыло. Нет, не то, которым мылся ты. Вон то, которое пахнет цветами. Зажми его в руку, погрузи в воду и води туда-сюда, пока вода не станет мыльной.

Он сделал, что просит, сел на колено около бортика, окунул руку в воду и стал водить туда-сюда.

— Сколько у тебя было женщин? — она провела рукой по его волосам и не сводила пристального взгляда.

— Ни одной… госпожа.

Она удивилась ответу, нахмурилась, но поняла, что он не обманывает.

— Очень необычно. Крепкий юноша с красивыми волосами и чертами лица, приятными руками и голосом, такой спокойный и бесстрашный… и никто не раздвинул перед тобой ножки?

— Нет… госпожа.

Её глаза заблестели, она снова откинулась назад.

— Мир такой несправедливый. А ты ещё упираешься, что его не нужно сжечь. Хм. Может быть тебе нравятся мальчики?.. И поэтому пёс тебя не тронул... Можешь сказать мне, даже если стесняешься, я не осуждаю это, и в моём отряд есть пара таких.