Л. Н. Толстой в последний год его жизни
Шрифт:
Очень грустно за него, — грустно, что и он, при всем своем величии, да еще в преклонные годы, не избавлен от таких сцен.
Был в Ясной. Когда пришел, все сидели за завтраком на террасе. Я подошел к Софье Андреевне и стал обходить, здороваясь, сидящих за столом.
— Точно чужой, — заметил, улыбаясь доброй улыбкой, Лев Николаевич.
Тут же были новые гости: скульптор князь Паоло Трубецкой и его жена.
Лев Николаевич потом говорил мне о Трубецком:
— Очень интересный человек. Действительно, он ничего не читает,
Я спросил Льва Николаевича о здоровье. Он ответил, как бы угадывая мою мысль:
— Хорошо. Вчера у нас было нехорошо, а сегодня все хорошо.
Дал мне несколько писем для ответа. Потом уехал с Трубецким верхом. Сам на Дэлире, тот — на маленькой лошадке, между тем он очень грузный и высокий человек.
Трубецкой действительно очень оригинален. Наружность у него — актера на роли резонеров и благородных отцов, лицо совершенно бритое. Что-то в нем напоминает и американца. По — русски говорит плохо, потому что с детства жил в Италии и Франции. Жена его — финка или шведка и говорит по — русски, по словам Варвары Михайловны, едва ли не лучше мужа. За столом беседа велась все время по — французски.
Лев Николаевич очень весел. Занимается Трубецким, много говорит с ним. Зовет его «ваше сиятельство».
— Буду его звать: ваше сиятельство. К нему это идет, — смеялся Толстой.
Я думаю, что он именно потому зовет Трубецкого «ваше сиятельство», что последний, как это делается очевидным очень скоро после знакомства с ним, совершенно равнодушен к своему титулу и, наверное, забыл бы о нем, если бы не напоминали другие.
Пока я был в Ясной, Лев Николаевич с Трубецким ездил в Телятинки и потом рассказывал, что Трубецкой был в восхищении от простой, веселой и трудовой жизни телятинковских друзей во главе с Димой Чертковым.
В Ясной Трубецкой не теряет времени: уже сделал небольшой портрет Льва Николаевича маслом и два рисунка карандашом [207] . В свой альбом зарисовал карикатуры на себя и свою жену. Приступить к лепке он пока еще не может, так как глину пришлось выписывать из Москвы, и она еще не получена.
Июнь
Был у Толстых вечером. Приезжала дама, соседка- помещица, делала «визит». Она показалась мне очень порядочной женщиной, но была слишком разговорчива, — по — моему, от робости: она и сама признавалась вслух, что робеет, и я видел, как дрожали ее руки. Вполне светская, с хорошими манерами и французской речью.
207
Лев Николаевич вошел в «ремингтонную», где я один занимался копированием писем.
— Ужасно меня утруждает эта дама, — проговорил он. — Разговоры, разговоры… Только, чтобы не молчать — прелюбодеяние слова…
И с этой дамой он должен был прощаться любезно, сказать ей что-нибудь приятное.
В
— Мне очень нравится, — произнес он, — то, что сказал перед смертью Вольтер, отказавшись от причащения, о чем его просили близкие: я умираю, обожая бога, любя своих друзей и не ненавидя своих врагов и питая отвращение к суеверию.
Трубецкой лепит статуэтку Льва Николаевича верхом на лошади. Лев Николаевич понемногу позирует художнику перед отправлением на прогулку. Лепит Трубецкой на дворе, перед крыльцом. Все смотрят на его работу. Он сам очень увлекается: отходит в сторону, оглядывает свое произведение, восхищается маленькой степной лошадкой Льва Николаевича, на которой он непременно хотел лепить его, обойдя Дэлира. Лошадку эту скульптор находит очень характерной.
Лев Николаевич занят пьесой. Название ее из «Долг платежом красен» он переменил на другое: «От ней все качества». Это — фраза одного из действующих лиц. От ней, то есть от водки.
Дал мне письмо для ответа, который начал писать сам, но не кончил.
Сделав свои дела, я отправился в Телятинки. Лев Николаевич уже уехал верхом в сопровождении Душана. Прощаясь с Трубецким, я задержался и разговорился с ним по — русски. Оказывается, он все-таки недурно владеет своим родным языком.
— Вы из Телятинок? — спросил он меня. — Как вы хорошо живете!.. Работаете на земле и сами себя прокармливаете? Это лучше всего — жить тем, что дает работа на земле… Вы лучше меня живете. Я живу в городе. Но, — с твердостью произнес он, — я буду так жить, я непременно буду!
Он хотел купить небольшой участок земли и работать на ней. И теперь он питается исключительно растительными продуктами, не употребляя в пищу ни мяса, ни молока и молочных продуктов. Вегетарианцем он стал десять — двенадцать лет назад. Поводом к решению вегетарианствовать послужил следующий случай: однажды, проезжая итальянскую деревню, он видел, как для того, чтобы заставить теленка войти в бойню, ему закрутили хвост и сломали хрящ.
— Никакое животное этого не сделает! — воскликнул Трубецкой.
О молоке же он говорит:
— Зачем нам молоко? Разве мы маленькие, чтобы пить молоко? Это только маленькие пьют молоко.
Как художник, Трубецкой ни к какой школе себя не относит. Считает, что в наше время «нет скульпторов». Родэн и Судьбинин? Оригинально? В чем состоит эта оригинальность? Он изображает женщину с ногой, закинутой на руку (Трубецкой изобразил это), — и все кричат: ах, оригинально!
— Нужно просто делать! — говорит Трубецкой.
Говорит, что творчество художника должно быть свободным. Учить мастерству нельзя. Учитель может только передать ученику свои приемы, между тем талантливый художник должен сам вырабатывать свои. Он рассказал историю своего профессорства в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. К нему записалось сначала сорок учеников, а потом осталось только два, потому что он ничему не учил и за два года был в школе только три раза. Но зато оставшиеся у него два ученика были самые талантливые.