Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)
Шрифт:
С Фединым я согласиться не могу. Мое мнение — прежнее: все дело, употребляя пушкинские слова, «в чувстве соразмерности и сообразности».
Вас когда-то укололо у меня в дневнике: «Врач склонилась над столом и пишет». Здесь по-другому не скажешь (пловчиха привилась, а врачиху я тоже отвергаю).
А вот вчера я прочел в газете:
«Я потребовала у кассира жалобную книгу. Не дает и не отвечает. Тогда я попросила вызвать директора. Обезаявили, что книги в магазине нет».
Все это ерунда, мелочи. Но ухо режет поминутно. И больно за русский язык, который все это умнет, приспособит, но лучше от этого не станет.
_____________________
Знаете ли Вы композитора
«Неву» со статьей Гинзбург достал, но еще не читал. Много скопилось обязательного чтения.
PS. А вот какой мне попался недавно курьез — на тот же мотив «врач присела». Читаю, что Е. Ю. Кузьмина-Караваева (Мать Мария) какое-то время состояла в партии эсеров и в 1917 г., после Великой Февральской революции «несколько месяцев была городской головойг. Анапы». Изящно? Спрашивается: правильно это или неправильно? Просится «городским».Но тогда это «врач села» наоборот.
_____________________
*Старый писатель не нашел, а 4-летняя Маша на ходу выдумала: — Папа хитрец, так, мама хитричка, а я — хитрюшонок.
Дорогой Алексей Иванович.
Сейчас, когда я пишу Вам эти строки, Финочка стоит на почте и посылает Вам — для Маши — книжку Д. Самойлова. Книга послана «ценной бандеролью». Квитанцию храним.
Авторская надпись на титульном листе — Маше. Посвящение сохранено в виде: «М. П.».
Мне он книжку тоже подарил и надписал. Но я ее еще не читала. Надеюсь — прочту. «Свидание хотя и состоялось, но…» Д. С. пробыл 3 недели в больнице в городе, потом около месяца под Москвой «в больнице полусанаторного типа». Выйдя, совершил два недопустимых (главным образом, медицински) поступка: 1) публично читал в ЦДРИ свои стихи 2) поссорившись с женой, переехал к своему старому другу… Я собиралась к нему на квартиру (так было условлено по телефону), когда он внезапно позвонил мне: «Л. К., я на ул. Горького возле вас и через 10 минут меня к вам доставят». Явился — несчастный, худой, почти ослепший, взбудораженный, руки дрожат, сам говорит непрерывно. Переписываетпрозой свои новые баллады; в промежутках по телефону звонит от меня жене, домой, но там все время занято. Я не понимаю, чем и как его отвлечь, да он, собственно, и не слышит ничьих слов. Приходит за ним его товарищ. Наконец удается Д. С-чу дозвониться жене. И они оба — т. е. Д. С. и его товарищ — отправляются к Галине Ивановне (жене).
На следующий день Д. С. позвонил. «Л. К., простите, я вчера был у вас… не совсем… собран. Теперь все в порядке. Еду в Пярну. Оставляю у своего приятеля 2 экземпляра своей московской книги: для Вас и для Маши Пантелеевой».
Вот и все. Я счастлива, что отправлять книгу он непоручил своему секретарю — это раз; и еще более, что между Вами и им не произошло никакого грустного и оскорбительного недоразумения.
(Я сейчас очень берегу — и себя и других — именно от недоразумений.Иное дело — своя или чужая вина, через которую переступить, которую простить нельзя.См. у Пушкина «Когда твой друг на звук твоих речей…»).
_____________________
Да, да, Вы правы — в конце концов язык все «умнет», все приведет, как говорил К. И., «к складу и ладу» и, как сказал Пушкин — все зависит от соразмерности
«Кассир и директор обеуверили» — это, конечно, прелесть. Но объясните мне, ради Бога, почему я прочла недавно: «М. Петровых была известна как переводчик»? Почему не переводчица. Уже и учительница географии превращена (кое-где) в учителя.
Редактор или редакторша? Врач или врачиха? Тут я буду следовать мудрому совету Т. Габбе: «Выход один — как можно скорее дать врачу или редактору женское имя и отчество. „Мой редактор, Клара Николаевна, сказала…“ „Мой врач, Марья Степановна, велела…“»
А вообще — пусть все как хотят.Недавно один молодой человек спросил меня, почему я говорю «Ч и стополь»? — «А как надо?» — «Я сам оттуда, мы говорим Чист о поль». — «Ну и на здоровье». Другой, когда я сказала ему «включ и м радио», — просто меня не понял. «Что?» «Включ и те, говорю, радио». Он рассмеялся: «Л. К., надо говорить: „вкл ю чим“… Да, да: „вкл ю чим“, „подкл ю чим“».
Я решила никого не поправлять, но говорить, как говорю. Знаете, К. И. один раз сказал мне: «Русский язык требует склонений. Нечего иностранные слова, вошедшие в быт, употреблять как посторонние. Следует писать и говорить: „польты“, „здесь много польт“ и пр. Это в духе нашего языка». Но ятак говорить и писать не стану.
PS. Очень, очень прошу Вас, дорогой друг, если будете писать в Пярну [804] — не пишите укоризн. Право же, не стоит.
804
То есть писать Д. С. Самойлову, который жил в Пярну.
Дорогая Лидочка!
Я не собирался спорить с Давидом Самойловичем, и никаких «оскорбительных недоразумений» между нами не было и не могло быть. Я просто долго не писал ему (но и он на мое последнее письмо не ответил). Сейчас, получив (не без Вашего, конечно, доброго вмешательства) московский сборник, написал, поблагодарил, пожалел, что нет там моего любимого «Снегопада».
С чувством благодарности прочел в «Ленинградской правде» текст выступления на съезде Д. С. Лихачева (в «Литературной» его, кажется, не было) [805] , где он настаивает на академическом издании Чуковского и на признании его музея в Переделкине.
805
В «Литературной газете» от 2 июля (с. 7–8) это выступление было опубликовано в сокращенном варианте. Говоря о Собраниях сочинений русских писателей и о музеях, Д. С. Лихачев сказал: «Память должна быть действенной, памяти нужны пристанища, она не может быть бесприютной. Если мы не будем по-настоящему чтить память наших духовных предков — забудут и нас». Об этом выступлении Д. С. Лихачева см. также примеч. 1 к письму 589 /В файле — примечание № 806 — прим. верст./.