Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)
Шрифт:
Укажите, что, по-Вашему, можно сократить.
Если это совсем никуда не годится — я не обижусь, найду способ отказаться, — я и в самом деле очень скверно чувствую себя последние две недели.
Спешу отправить это письмо и все-таки не могу не сказать несколько слов по поводу Вашего последнего письма. Друг мой, как это Вам могло прийти в голову, будто я обвиняю Корнея Ивановичав том, что он не упомянулменя. Или что именно ЭТО заметили Элико и Маша. Неужели Вы так плохо меня знаете, неужели я — ЖИВОМУ даже — мог бы предъявить такие нескромные претензии?!! Конечно же, мы читали письма К. И. в «Вопросах литературы», именно поэтому Элико и Маша и заметили некоторое несовпадение Вашей цитаты с подлинником. А Вы пишете:
Что касается Барто, то, как бы я к ней ни относился, она имеет, разумеется, все права, на достаточно высокое место в истории нашей детской литературы. Ее фельетоны талантливы, остроумны, у нее свой голос. Правда, Машке я, кажется, тоже не очень-то давал читать этого автора.
Пожалуйста, не задержите, верните мою заметку. Я обещал ее Сивоконю к 20-му.
Дорогой Алексей Иванович.
Мои 7 глав в «Семье и Школе» будут называться «На морском берегу»; подзаголовок (Главы из книги «Памяти моего отца»). Признаться, хотя я и слышу возражения, но пока что «Памяти моего отца» мне нравится — своею безжанровостью [506] … Вы можете условно называть мои воспоминания повестью, но на самом деле это не повесть. (Как «Былое и Думы» не повесть.) У меня есть книга «Памяти Фриды». Вот.
506
Через несколько лет Л. К. дала книге заглавие: «Памяти детства».
Дорогой Алексей Иванович.
Сейчас, 19/VI вечером, получила и прочитала Вашу заметку. Мне очень понравилось.
Мелочи: название Карельский перешеек сразу уничтожает время, эпоху; я, как литератор, всегда Лидия, а не Л.; не следует поминать плохую книжонку какого-то проходимца Углова [508] ; Шаляпин навещал К. И. все-таки не «запросто» — это была редкость; термин «под редакцией» не соответствует моей скромной деятельности по редактированию «Часов»; книга моя о К. И. все-таки, мне кажется, не автобиографическая…
507
Датируется по содержанию.
508
Алексей Углов — псевдоним Лидии Чуковской. Под этим псевдонимом вышли ее первые книжки, в том числе «Повесть о Тарасе Шевченко: Детство и юность». М.; Л.: Гос. изд-во, 1930.
Не уверена я (см. последнюю строчку стр. 1), что в первых 7 главах я поминаю «общественную деятельность» К. И.? Мне кажется, тогдашнюю его возню с детьми нельзя все же назвать общественной деятельностью.
Недостаток у этой заметки на мой взгляд только один: наиболее неожиданной и даже трудной явится для читателя, мне кажется, моя глава 6 — о том, как К. И. читает нам в море стихи. То, что труд для ребенка должен быть связан с игрой — к этой мысли читатель как-то готов; а вот что «ритм — лучший толкователь содержания», что маленькимдетям можно читать Баратынского и Тютчева — вот это среднему читателю странно (и редакторы пытались зачеркнуть). Может быть, не стоит поминать о моих Миклухах — Бог с ними! — а на выгаданном месте сказать хоть 3 строки, что, рассказывая о К. И., я не могла не заговорить о русской поэзии, потому что для него это была постоянная духовная пища, и что моя книга о нем есть в то же время и книга о восприятии искусства? О том, как дети воспринимают стихи?
Может быть, мое предложение негоже — отбросьте его и оставьте все так. Так тоже хорошо. Но подумайте.
_____________________
Вы правы: у Барто
Вот, кажется, все.
Дорогой Алексей Иванович, не думайте, пожалуйста, будто я позабыла о Машенькином дне. Но я не в силах была ни телеграфировать, ни писать, очень были тягостные дни. Поблизости, у наших давних соседей, несчастье. Вы, наверное, слышали — или читали — что утонул Николай Леонидович Степанов. Он наш сосед, а также мой и Шурин соученик по Институту; Николай Леонидович утонул на днях в нашем Переделкинском пруду. Целые сутки не могли найти тело. Вскрытие показало, что он раньше умер, а потом утонул: сердечный спазм от охлаждения, разрыв аорты.
3/VIII его похоронили.
_____________________
Люша прочитала мне вслух Ваши воспоминания [509] . Сколько же Вы, милый друг, вбили туда труда. Но недаром: сейчас там все повороты точны и виртуозны, и мысль Ваша выражена полно и ясно; сохранена сложность, многозначность, но исчезла некая двусмысленность. Вещь вся — пример художественной диалектики.
Замечания у меня два: одно крохотное (и сомнительное), другое покрупней. Я не знаю, можно ли написать, как у Вас написано:
509
Речь идет о воспоминаниях Л. Пантелеева «Седовласый мальчик» (см. примеч. 2 к письму 355 /В файле — примечание № 495 — прим. верст./).
«его слова и высказывания».
Высказывания — не то ли самое, что слова?.. Может быть, я ошибаюсь.
А важное, мне кажется, вот что:
Вы пишете, что он ненавидел — или не принимал? (у меня рукописи нет, я по памяти!) «всякую проповедь добра».
Это место очень существенное и очень у Вас верное (о моральном ребячестве) [510] .
Но я в своих Воспоминаниях цитирую письмо К. И. к Семынину, где он пишет:
«Всякий истинный поэт — глашатай, проповедник добра».
510
Л. К. имеет в виду такое утверждение Пантелеева: «Как всякий здоровый ребенок, Чуковский не терпел никакой наставительности, морализации, никакой воскресной школы. Однако временами это сопротивление явному ханжеству оборачивалось у него против любой проповеди добра, против всякой дидактики, против учительной стороны искусства» («Звезда». 1973. № 6. С. 205).
Он не выносил проповеди — Вы правы! любой, т. е. ощущения чужой настырности, навязчивости что ли. Недаром он так хвалил Чехова за скрытностьписьма, и изо всех русских гениев более всех любил не Толстого (проповедь!), не Достоевского (проповедь), а Чехова ( скрытаяпроповедь, только художническая, никогда не прямая). Он действительно по-ребячьибоялся всякой определенности,подозревая в ней догму.
(Сам же, однако, написал:
Надо, надо умываться…и
Добрый доктор Айболит…и насчет воспитания доброты в «От 2 до 5»).
Вот, наговорила я много, а предложение мое простое: зачеркнуть однослово: добра.
Большое спасибо за Воспоминания. Очень хочется, чтобы они попали в сборник.
_____________________
Получила 2-ю корректуру из «Семьи и Школы». Чудеса!