La Cumparsita… В ритме танго
Шрифт:
— Что-то не так? — придерживая искусственной рукой раскинувшегося и забывшегося в сладком сне на мне ребенка, задаю жене вопрос.
— Это дом Тони и Максима, Ярослав. Откуда у тебя ключи?
— Я знаю, — сглатываю и опускаю взгляд. — Твой отец передал их мне…
— Это дом влюбленной пары, крепкой и счастливой семьи. Господи! Нет! Не верю, этого не может быть! — она вдруг вскидывает руки и закрывает ладонями лицо. Похоже, Даша плачет. Я вижу, как дергаются ее плечики, и слышу слабое поскуливание.
— Перестань, —
— Все-все. Фух-фух… — обмахивает себя, а затем заглядывает в спрятавшееся на моем плече личико маленького ребенка. — Куда мы ее положим? — Даша осторожно трогает девчушку, гладит спинку и тянет шапочку, намереваясь ее снять.
— Я не знаю, — пожимаю плечами.
Она поднимает голову и обращает взгляд наверх. Жена сощуривается, как будто что-то из далекого прошлого вспоминает.
— Иди за мной, — проходит немного вперед и кивает головой, словно приглашает. — Есть в этом доме один тайный, но оттого не менее милый, закуток. Моя гостевая комната. Бабушка всегда укладывала меня там спать…
Мы возимся с малышкой медленно, неторопливо, как будто бы смакуя каждое движение. Аккуратно раздеваем, бережно расчесываем смятые под шапкой темные волосики и желаем нагулявшемуся ребенку «Спокойной доброй ночи», хотя вокруг зрительно и по ощущениям даже не темно. Малышка слабо квохчет и, подложив под щечку руки, повернувшись на удобный для нее бок, отправляется в свой персональный сон.
— Все! — Даша обхватывает мою живую кисть и выводит из комнаты, в которой будет спать Ярослава эти две ночи, на которые государство выписало нам разрешительный мандат для более тесного знакомства с последующим удочерением…
Я слышу, как жена странно возится в ванной комнате: что-то двигает, как будто переставляет, затем ойкает, чем-то стучит и что-то на пол отпускает.
— Даша, — костяшками прикладываюсь о закрытую дверь, — у тебя все нормально? Тебе помочь?
— Да. Все хорошо. Я скоро выйду.
Пока она приводит себя в порядок, я набираю сына, с которым вчера вечером неудачно грубо поговорил.
— Привет, Кирилл! — после второго гудка произношу в трубку.
— Привет, — он мне отвечает.
— Как дела? — затертые до дыр слова луплю.
— Пап, все хорошо. Вот иду гулять с друзьями, поэтому не могу долго разговаривать. Что-то срочное? Ты отменил сегодняшнюю тренировку…
— Не обижайся на меня, старик. Возникли маленькие проблемы, но все разрешимо. На следующей неделе с новыми силами. Согласен?
— Да. У тебя все хорошо? Что за проблемы? — он задает вопросы, которые должен прежде всего задавать я, как его отец.
— Нормально, я разберусь, — выдыхаю, уткнувшись лбом в огромное окно. — Что мама делает?
— Я не знаю. А впрочем, все, как обычно. У нее извечный замкнутый круг по жизни — два сына, расписанная по часам кормежка младшего, и постоянно сюсюкающий
— Перестань, перестань… Игорь подрос?
— Растолстел — определенно! У него, по-видимому, чересчур широкая кость, па. Он… Сейчас-сейчас! Как же это? А, блин, я вспомнил! Игорь — карапуз-бутуз! Так его мама называет.
Сын язвит и огрызается — хороший признак, значит, не держит на меня зла и на вчерашний грубый разговор он, по-видимому, все-таки забил.
— Я люблю тебя, сынок. Слышишь?
— И я. Пап, тут ребята подошли. Мне надо бы…
— Не буду отвлекать. Будь осторожен, Горовой.
— А как Даша?
Моя Даша сделала аборт…
«Пока, сынок…» — шепчу, быстро сбросив вызов.
— Я все, — Даша кутается в огромный белый махровый халат и одной рукой перебирает влажные завитые волосы.
— Ложись, — киваю на разобранную кровать.
— А ты? — жена топчется на месте и не рискует сделать шаг.
— Приведу себя в порядок, — растираю скулы. — Побреюсь и приму душ…
Мы ждали этого ребенка так долго, а лишились всего за несколько минут. Я всматривался в кривые записи в той регистрационной, как будто бы приветливо распахнутой, книге и прочитывал абсолютно непонятные для меня слова: какие-то микроскопические размеры, очень малый вес и назначения. Все очень неразборчиво, но я внимательно смотрел — пожизненно запоминал параметры своего так и неродившегося ребенка. Она убила только зарождающуюся в ней жизнь… Как она могла? Я в этом виноват! Моя абсолютная вина, а она права… Права, права, права…
— Я люблю тебя, — шепчу ей в ухо, расположившись на животе рядом с рыбкой. Правой рукой я обнимаю ее тело, а нежности, уткнувшись своим носом в шею, говорю. — Кумпарсита, кумпарсита, la cumparsita…
— И я, — уставившись в потолок, негромко отвечает Даша. — Ты говоришь по-испански?
— Нет. Я соскучился по тебе.
— Поцелуй меня, пожалуйста, — она вдруг обращается ко мне лицом. Мы мягко соприкасаемся носами и одновременно, не сговариваясь, открываем рты. — Давай попробуем… М? Я хочу помириться, муж! Видимо, разговоры нам не помогают. Ты понимаешь?
— Тебе можно? — прихватываю верхнюю, для поцелуя выставленную, пухлую губу, оттягиваю несильно и сразу с чмокающим звуком отпускаю. — Может подождем? Пусть заживет…
— Не хочу. Противопоказаний нет. Разве ты не хочешь?
Сука! Кто бы знал, как сильно я ее хочу!
Быстро подминаю женское, чересчур податливое тело и начинаю терзать тонкую шею, предложенную Дашей.
— Прости меня, — в ухо мне щебечет, пока я трогаю губами скулы, подбираясь к ее рту.
— Прощаю! Прощаю, кумпарсита. Иди сюда…