La Storia. История. Скандал, который длится уже десять тысяч лет
Шрифт:
В этот момент с окрестных колоколен раздался полуденный звон колоколов, который почему-то испугал Узеппе. Забыв о рисунке, он подбежал к матери и, уцепившись за нее, спросил неуверенно: «Сегодня воскресенье?» — «Да, воскресенье, — ответила Ида, довольная тем, что он не перепутал дни, — видишь, я не ушла в школу. А на десерт я купила тебе булочки с кремом». — «Я не пойду на улицу, не пойду, ма!» — почти крикнул Узеппе. «Нет-нет, ты останешься дома, со мной… не бойся…»
Почти сразу после обеда небо уже несколько дней затянутое тучами вдруг прояснилось. Ида, как обычно, прилегла немного отдохнуть и сквозь дрему услышала какой-то шум в прихожей. «Кто там?» — спросила она сквозь сон. «Это Красавица, она просится выйти», — ответил Узеппе. Действительно, как обычно в это время, собака тихонько скреблась в дверь и повизгивала, просясь на улицу. Все эти последние дни выпускал и впускал ее Узеппе… Ида, ни о чем не подозревая, заснула тяжелым послеобеденным сном, а Узеппе, выпустив собаку,
Через небольшое окно на площадку залетал свежий ветерок: как дурашливый жеребенок он носился по небу за облаками, разгоняя их. У Узеппе вдруг сильно забилось сердце, но не потому, что он нарушал некую молчаливую договоренность с матерью (об этом он даже не думал), а от радости жить! Его дремлющая память вдруг проснулась, но дни он по-прежнему путал. Конечно, было воскресенье, но Узеппе думал, что это было воскресенье предыдущей недели… В это время он обычно направлялся с Красавицей в лесной шатер… Собака побежала впереди, а малыш, бормоча что-то себе под нос, спустился по лестнице вслед за ней… Так Узеппе вышел на свою последнюю в жизни прогулку. Старая привратница дремала в своей комнатке, уронив голову на руки. При выходе со двора Узеппе, как обычно, взял собаку на поводок. Мы знаем, что в голове у Красавицы были часы, но календаря там не было, поэтому она радостно запрыгала, готовая идти с малышом на берег реки, где Шимо назначил им встречу. Красавица, как и малыш, рассчитывала, по-видимому, застать Шимо в его шалаше! Почему ее обычная рассудительность не подсказала ей на этот раз отговорить малыша идти на реку? По-видимому, и ребенок, и собака на какое-то время забыли о печальных событиях прошедшей недели.
В небе плыли разорванные и преследуемые ветром облака, улицы и проспекты казались шире, как если бы ветер распахнул створки огромных, уходящих в небо дверей. Облака не всегда затемняют небо, иногда они его озаряют: все зависит от их движения и массы. На этот раз солнце не было ими закрыто, его лучи вычерчивали в соседних облаках наполненные светом пропасти и пещеры, которые исчезали под новым порывом ветра. Узеппе слышал солнечный шум облаков. Лучи света двоились или разлетались осколками, в плывущих белых громадах образовывались темные и светлые туннели, небольшие комнатки с горящими свечами, голубые окна, которые то открывались, то закрывались.
Как и всегда в это время дня, улицы были полупустыми, немногочисленные машины и редкие прохожие двигались почти бесшумно… Нередко на нервных и ослабленных болезнью людей успокоительные лекарства, особенно в небольших дозах, оказывают возбуждающее действие наподобие алкоголя. Узеппе находился в состоянии живительного опьянения, как сорванная веточка, поставленная в воду. Его сознание и память потихоньку пробуждались, но события последней недели все еще прятались в тени: он вспоминал о Давиде, но о таком, каким он знал его до того ужасного понедельника. Воспоминание это вызывало у Узеппе какое-то смутное мучительное беспокойство, но предусмотрительная природа старалась зарубцевать эту рану. По дороге, разговаривая с Красавицей, Узеппе пару раз намекнул о назначенной им Давиде встрече, но Красавица возразила: «Нет, нет! Он не назначал нам никакой встречи!» Нахмурив брови и подозрительно взглянув на собаку, Узеппе сказал: «Назначал! Ты что, не помнишь?» Тогда Красавица принялась плясать вокруг него, повторяя на разные лады: «А сейчас мы идем к Шимо!» — так делают няньки («Смотри, птичка летит!»), чтобы отвлечь ребенка и, пользуясь моментом, заставить его проглотить еще одну ложку каши.
Когда они пришли на берег реки, небо было ясным и лучезарным, все облака собрались на горизонте, образовав длинную горную цепь. После недавних дождей земля еще не успела просохнуть, да и вода казалась мутноватой, а берег пустынным. Увидев воду, Узеппе инстинктивно подался назад. Он вспомнил об обещании Шимо научить его плавать и о том, что по воскресеньям фильм начинался в три часа: наверное, они пришли слишком поздно, Шимо уже ушел. Красавица подтвердила: начало четвертого. Подходя к шалашу, Узеппе не надеялся встретить там сегодня своего друга.
Войдя внутрь, они поняли, что кто-то тут побывал в отсутствие Шимо: все было перевернуто вверх дном. «Это пираты!» — воскликнул Узеппе в крайнем возбуждении. Содержимое матраца, включая пятнистый балахон, валялось на земле рядом с наматрасником. Будильник и фонарик исчезли, огрызок свечи по-прежнему стоял на своем месте. К счастью, главные сокровища, спрятанные Шимо в матрасе, тоже сохранились: прежде всего, небезызвестная медаль Джиро д’Италия, хоть и без обертки (она валялась тут же), но в хорошем состоянии, а также застежка от обуви и разноцветная расческа. В голове Узеппе хранился полный перечень богатств Шимо: почему-то исчез лишь сломанный стеклоочиститель. Кроме того, не было баночек с консервами, но их мог съесть и сам Шимо.
Тщательно обнюхав все вокруг, Красавица решительно отвергла
Расстроенный Узеппе все же улыбнулся с облегчением: старый пастух был не так опасен, как шайка пиратов, которая, конечно, не ограничилась бы кражей какой-то мелочи: малыш прекрасно помнил, какие злодеяния (по рассказам Шимо) они совершали! Узеппе принялся приводить в порядок имущество Шимо, разбросанное по земле: полой майки обтер медаль, завернул ее в бумагу и спрятал вместе с пятнистым балахоном и другими вещами в наматрасник. Среди прочего он наткнулся на плавки Шимо, затвердевшие от влаги, и вдруг страшное подозрение (которое он раньше гнал от себя) пронзило малыша: Шимо больше не жил в шалаше… В этот момент Красавица, тщательно обнюхивавшая матрас, заявила безапелляционным тоном опытного сыщика: «Запах Шимо трехчасовой давности! Наш друг был здесь еще три часа назад!»
Увы, все было не так: то ли нюх на этот раз подвел Красавицу (такое может случиться с любым сыщиком, даже самым опытным), то ли она блефовала или даже бессовестно лгала, догадавшись об опасениях Узеппе, чего нельзя исключать, поскольку животными иногда руководит некий божественный дух… Как бы то ни было, заявление Красавицы успокоило малыша, и он рассмеялся с облегчением.
Было решено, что сегодня Красавица присмотрит за шалашом, чтобы у Шимо больше ничего не украли. Наведя порядок, малыш и собака отправились в лесной шатер. Небо было теперь ясным и светлым до самого горизонта. Взобравшись на свое привычное место на дереве, Узеппе услышал множество птичьих голосов, которые пели хорошо знакомую ему песенку: «Это шутка, это шутка, это просто шутка…» Странно, но самих певцов не было видно, а их голоса, хоть и многочисленные, звучали еле слышно, как будто они пели свою песенку Узеппе на ухо, не желая, чтобы ее слышали другие. Заинтригованный малыш вертел головой, пытаясь разглядеть певцов, но внизу он видел только Красавицу, а вверху — лишь стаи ласточек, бесшумно скользящих по воздуху. В конце концов, как это иногда случается, когда долго смотришь в одну точку, Узеппе показалось, что в небесном своде отражается земля: нечто похожее ему снилось в прошлую субботу, но поскольку он забыл о том сне, нынешнее зрелище вызвало у него двоякое ощущение — сиюминутного присутствия и неясного воспоминания. Думаю, что на память ему пришли услышанные от Давиде слова о «тропических джунглях, поднимающихся из воды», потому что отраженная в небе земля казалась ему подводным лесом, населенным сказочными животными, которые одновременно плавали и порхали среди ветвей. Издали они казались Узеппе очень маленькими, похожими на крошечных речных рыбок и птичек, которых продают на рынках в маленьких клетках и стеклянных банках. Но по мере того, как глаза Узеппе привыкали, он начал узнавать в них многочисленных двойников своей племянницы Нинуччи и племянников Шимо, как в том забытом им сне. Они не издавали звуков (по крайней мере отсюда их голосов не было слышно), но говорили с помощью телодвижений, и понять их речь не составляло труда: даже если слова были несколько другими, смысл их был тот же — «Это шутка, это шутка, это просто шутка…»
Картина эта очень развеселила Узеппе, и когда она исчезла, малыш тут же сочинил стихи:
Солнце — как огромное дерево с гнездами на ветках. Оно поет как цикада и как море И играет с тенью, как кошечка.Услышав слово «кошечка», Красавица подняла уши и весело залаяла, прервав чтение стихотворения, последнего в жизни Узеппе…
После созерцания миража или какого-либо видения истинные размеры предметов и явлений восстанавливаются не сразу, в течение некоторого времени зрение и слух могут ввести в заблуждение. С берега до Узеппе вдруг донеслись громоподобные голоса, и он увидел, как несколько великанов выходят из огромной лодки. «Пираты!» — воскликнул он и мгновенно спустился на землю. Встревоженная Красавица помчалась впереди него по направлению к шалашу Шимо. Подбежав на близкое расстояние, они спрятались за небольшое возвышение на краю лощинки. Красавица, готовая к атаке, издавала грозное рычание, но Узеппе заставил ее замолчать, вспомнив слова Шимо о том, что пираты «убивают животных».
Маловероятно, что это была знаменитая банда, орудующая по берегам реки. Из лодки (старой двухвесельной посудины, привязанной теперь в камышах) вышли шесть или семь мальчишек, на вид не старше четырнадцати лет, а двое из них были совсем маленькими, как первоклашки. Никто из них не соответствовал внешности ужасного главаря банды — Аугусто, да мальчишки и не произносили этого имени, когда громко переговаривались между собой. Если и был у них главарь, то им мог быть тщедушный и мрачный подросток по имени Раф, который, однако, скорее сдерживал их, чем подстрекал, обращаясь с ними свысока, как с детворой. Это были скорее всего обыкновенные уличные мальчишки, многие из которых еще распускали нюни под оплеухами матерей.