Лабаста
Шрифт:
– Никому не нужная старая ветошь.
После каждой фразы, мама косилась хитрыми глазками на сына и печально поднимала брови.
Петро вздохнул и отложил люльку в сторону. Ссориться совсем не хотелось, но и молчать было невозможно.
– Да, не ценишь мать ты моих заслуг. А ведь я стал самым молодым командиром среди товарищей. Ивашка-сосед пороху даже не нюхал, и сабля поди у него как валенок острая, коли она у него вообще есть.
Мать схватилась за сердце, изобразив самый оскорблённый вид:
– Что ты, сынок, как я могу не ценить
Она махнула рукой в сторону хаты.
– Для Андрюшки ты самый главный пример. Но ведь когда-то и семью надо заводить, не всю ведь жизнь одному жить – меня пожалей.
И как всегда в таких разговорах, она потянула к лицу подол юбки и сделала вид, что расплакалась. А Петро задался вопросом – изводила бы мать Андрюшку, младшего брата, такими же уговорами? Но хитрец ушел на Сечь с год назад и пропал, не сообщая о себе никаким способом. И мать, не зная жив ли младший, с двойной силой обрушила свою заботу на оставшегося сына.
– Не могу я сейчас жениться, – Петро пересел на лавку к матери и обнял ее могучей рукой, – Жену надо в дом вести, а дома у меня нет.
– Как нет? Это что не дом? – мать оторвала сердитое лицо от подола и с укором посмотрела на растерянного Петро.
– Ты ведь знаешь, мама, что скоро я уеду к моему побратиму Даниле в его хутор, на самую почти что окраину.
– И что же? – мать подозрительно прищурилась и Петро понял, что как только расскажет ей всю правду, его накроет буря материнского негодования. И даже его низкий и спокойный голос, которым он не раз примирял спорящих казаков, не сможет остановить матушкин гнев.
– Поеду я туда не только гостить. Дело мое – построить хутор в двадцати верстах на север от Данилы, разместить там моих казаков.
И прежде чем мать успела открыть рот добавил:
– Как закончу, так обещаю тебе – первым делом женюсь.
Мать сидела красная как буряк и в ее маленькой голове роились беспокойные мысли. Хорошо, конечно, что сын наконец собрался жениться и даже сказал когда. Но какой толк в этом, если и он и семья его будут далеко?
– А я сынок? Бросишь меня тут? – голос ее дрожал и готов был сорваться обратно в слезы.
Петро нахмурился – он не думал о месте матери в его новой жизни. Но потом лицо его посветлело.
– А ты, матушка, сама решишь. Как закончим все, так приеду за тобой и увезу тебя в мой хутор. Захочешь – останешься, и хату тебе построю в два раза больше этой. А захочешь вернуться – твой выбор. Как ты пожелаешь – так и будет. Может Андрюшка еще раньше меня жену к тебе в дом приведет.
Мать улыбалась и кивала, стирая с лица остатки негодования. А Петро думал, что построит ей хату в самом дальнем от него конце хутора (что вряд ли помешает матушке ежечасно вмешиваться в его хозяйство).
Он еще не встретил девушку, которая запала бы ему в душу, но понимал, что не сладко придется его будущей жене, покуда у матушки есть силы делать жизнь любимого сына счастливее.
3
Она
Ледяной дождь к утру превратился в пушистые снежные хлопья. Если бы холод не пронизывал насквозь, если бы замерзшие ноги не болели так сильно – можно было бы любоваться зимней сказкой.
Мокрая одежда превращалась в ледяной кокон, а руки, прижимающие малышку к телу, казались чужими.
За холмом лежала бесконечная степь, которую понемногу укутывал снег. Ветер легко гонял снежинки по лугам, словно показывая, что впереди нет никаких преград, как и никаких укрытий. Чужая земля.
Она и сама не знала, что хотела увидеть по эту сторону. Как и не думала сейчас, что зимняя степь может стать спасением. Но она точно знала, что позади ждет только смерть, поэтому и не обернулась, чтобы кинуть с холма последний взгляд на родной край.
Неизвестно сколько бы еще она смогла пройти, прежде чем навсегда уснуть в снежной постели, если бы впереди не показалась молодая береза. Ветви деревца, еще сохранившие желтые листочки, тяжело склонились вниз и совсем не качались на ветру.
Из последних сил она добралась до круга теплой земли, покрытой листвой. Прислонившись спиной к стволу и крепко обняв малышку, она почувствовала себя уже не такой замёрзшей. Казалось, что ребенок, прижатый к груди согревал своим теплом.
Но потом она поняла, что тепло исходит из горящей в груди ярости. Сейчас, когда сумасшедшая погоня кончена и есть время подумать, это стало отчетливо ясно. Как и то, что никогда раньше она не испытывала подобных чувств.
Холод отступил, освободив место для ненависти. Горячая обида нахлынула волной, заставив задыхаться. Она озиралась по сторонам, словно ища поддержки в пустой степи, словно ждала, что береза или ветер поймут ее боль, осудят несправедливость. Казалось, что на шее невидимый камень, который мешает дышать и заставляет сердце неистово стучать в груди.
Но на шее были лишь бусы из можжевельника. Подарок, который сделала сама. Она надела эти бусы, чтобы мысль о том, кому они предназначены, помогла ей пережить трудности. А теперь они, так и не подаренные, стали напоминанием о предательстве. Хвойный запах, который раньше успокаивал и заставлял улыбаться, теперь словно еще раз вбивал в сердце нож, стоило лишь поднести украшение к лицу.
Она схватилась за бусы, чтобы сорвать ненавистные с себя и выбросить прочь. Держа их в руке, она шептала проклятия своему предателю, чтобы выбросить с бусами и всю свою боль. Но усталость и сон не дали этого сделать – рука безвольно упала вниз, отпустив бусины.
4
Спешившись с коня, Петро Лабаста шел навстречу товарищу не в силах сдержать смех. Несколько дней подряд он мчался как ветер, лишь иногда давая любимому скакуну отдохнуть и вот, наконец, добрался до назначенного места.