Лабинцы. Побег из красной России. Последний этап Белой борьбы Кубанского Казачьего Войска
Шрифт:
О случае с генералом Деникиным генерал Науменко пишет: «Он действительно разбился, но не так серьезно. После смотра он разговаривал с представителями частей корпуса в зале станции Песчаноокопской и напутствовал их добрыми пожеланиями».
О первых боях корпуса генерал Науменко в том же письме пишет: «30-го января, из хутора Жуковского, через Сандату, корпус подошел к селению Новоегорлыкскому и, после 3-х часового боя с красными, овладел этим селением.
31-го января, после боя с той же конницей, были заняты селения Баранниковское и Новомарьевское».
На этом я закончу движение корпуса «вперед», но через 6 дней,
Наутро 7 февраля корпус покидает село Ивановка. Полки выстроили за селом. Я впервые подъезжаю к своему 1-му Лабинскому полку. И каково же было мое удивление, когда я увидел перед собой многолюдный полк, выстроенный в резервную колонну, с полковым знаменем и с хором трубачей на правом фланге, встретившим меня «встречным полковым маршем», как и полагалось всегда в мирное время.
Знаком руки останавливаю оркестр и здороваюсь с каждой сотней отдельно. По опыту я хорошо знал, как казаки любят «рассмотреть и оценить» каждого нового своего начальника.
Поздоровавшись, объехал все сотни по рядам. Вид казаков был отличный и совершенно не уставший. Казаки были хорошо и тепло одеты и не обременены вьюком. Лошади были свежие и в хороших телах. В общем, полк был в отличном состоянии и очень порадовал мою душу. В строю было 550 шашек и 8 пулеметов системы «Максим» на санях. После осмотра скомандовал «вольно», так как полки ждали своего начальника дивизии.
Я стою в седле впереди своего полка и изучаю другие полки. Вдруг вижу впереди 4-й Кубанской дивизии нашего бывшего командира 1-го Кавказского полка после Февральской революции 1917 года, когда полк был переброшен в Финляндию, генерала Георгия Яковлевича Косинова. Мы тогда искренне его полюбили. Я в то время был командиром сотни, подъесаулом.
От радости такой встречи, нарушая воинскую дисциплину, рысью подхожу к нему, беру руку под козырек и почтительно произношу:
– Здравия желаю, ваше превосходительство!
Он тепло одет и глубоко закутан башлыком. Под ним все та же его рослая темно-рыжая кобылица, на которой он командовал нашим полком и на которой совершил 1-й Кубанский поход.
Я подъехал к нему облически сзади. Не видя меня, он словно был недоволен тем, что кто-то потревожил его, когда он в одиночестве думал о чем-то. Повернулся ко мне, и вдруг у него прорвалось:
– Федор Иванович!.. дорогой!.. Откуда Вы взялись здесь?
– Вчера прибыл в корпус и вчера же принял 1-й Лабинский полк, – улыбаясь, говорю ему по-свойски.
– Очень рад, очень рад!.. Дайте Вашу руку!.. Командуйте на славу, а я… я совсем пал духом, – вдруг говорит он. – Не удержимся мы… И что будет дальше – сам не знаю, – продолжил он.
Мне было очень жаль этого безусловно храброго и очень большого, с широкой душой, кубанского казака, который видел гораздо глубже и дальше нас, и меня в частности, грядущие события.
Вдали показался наш начальник дивизии генерал Фостиков, и я быстро вернулся в полк.
Фостиков ехал без башлыка, но в овчинной шубе. Его свободная манера здороваться с полками показала мне, что генерал хорошо знает свои полки, уверен в них, уверен и в себе и знает, что полки верят ему, ценят и любят его.
За официальными приветствиями Фостиков «отпускал» и полкам, и сотням, и некоторым офицерам «вольные
Казаки любовно смотрели на своего «генерала Хвостика», как они называли его и, видимо, совершенно не боялись, а только любили и готовы были слушаться его беспрекословно. С ними он провел всю Гражданскую войну, много раз раненный.
Весь его внешний вид хотя и «не кричал» по-бабиевски, но был очень прочен и выглядел только положительно, с черточкой народного вождя-генерала, мало заботящегося о себе и своей внешности.
Казалось, ему важнее было то, чтобы хорошо и тепло быть одетым, иметь под собою добрую сытую лошадь, а у себя лично – светлую голову. А остальное все – само приложится. С этим он и подъезжал к своим полкам дивизии, чтобы внушить им свою волю и вести их в бой.
«За время, когда генерал Фостиков командовал дивизией, я о нем плохого ничего сказать не могу. Он был храбрым и всегда бодрым. Этот дух бодрости передавал казакам», – писал генерал Науменко.
Корпус выступил в село Красная Поляна. 1-й Лабинский полк шел правой, северной колонной. В снежной степи, на железнодорожном полотне в сторону Песчаноокопской, стоял какой-то штабной поезд. На площадке одного пассажирского вагона высокий, стройный ротмистр в гимнастерке с подвернутым воротником умывался теплой водой, которую лил ему на руки денщик-казак. На мой вопрос ротмистр ответил, что это есть поезд командира 1-го Кубанского корпуса генерала Крыжановского. Я удивился, что в такое тревожное время нашего общего отступления они живут как бы безмятежно. С этим чувством я и оставил поезд Крыжановского позади себя, с долей критики. И моему удивлению и сожалению не было конца, когда мы узнали, что на второй или третий день весь этот состав поезда штаба 1-го Кубанского корпуса во главе с генералом Крыжановским был отрезан красной конницей Буденного, и все чины его погибли в неравном бою вместе со своим генералом. Жуткая история, как и героическая, которая никогда не была освещена в нашей печати и о которой мы узнали потом из красных источников.
Полковой врач и полковой казначей
Корпус два дня стоит в Красной Поляне. Из Екатеринодара прибыл в наш полк сотник Веприцкий, переведенный из Гвардейского дивизиона. Он был сын подъесаула Веприцкого, старшего адъютанта управления Кавказского отдела, который жил на квартире рядом с нашим домом, в бытность мою юнкером. Сотник – бывший кадет, хорошо воспитанный, отчетливый. Назначил его временно полковым адъютантом, так как действительный адъютант, сотник Севостьянов, болен и эвакуирован.
Верхом проезжая по селу, вижу в одном дворе полковую санитарную летучку. Какой-то мужчина свыше 50 лет, в штатском черном тяжелом пальто и неуклюже закутанный в башлык, по-штатски козыряет мне, при этом низко кланяясь. В нем я узнал своего полкового врача, которого видел впервые сутки тому назад.
– Почему Вы так одеты? – по-сыновьи спрашиваю его.
– Да я ведь не военный врач… и под Купянском перебежал к белым… прямо в 1-й Лабинский полк, ну в нем и остался служить, как убежденный политический противник большевиков, – говорит он мне просто, умно, хорошо и по-штатски. – А что одет не по форме, то – где же взять?.. Да это и не так важно! И я с удовольствием служу среди казаков, которых так полюбил, – продолжает он.