Лабиринт судьбы
Шрифт:
Глава 27
…Операция, длившаяся два часа, подходила к концу. Это было несложно, обычная операция, но Андрей уже чувствовал усталость, а между тем прошла только половина его дежурства. Ниночка помогла ему снять халат и перчатки, после чего он, как обычно, подошел к раковине и стал мыть руки. Затем надел принесенный медсестрой чистый халат. Перед тем как выйти из операционной, Андрей посмотрел на себя в зеркало. Отразившееся там лицо показалось ему неестественно бледным, с глубокими тенями под глазами. Да и сами черты вдруг представились какими-то чужими,
В ординаторской было тепло, горела только настольная лампа. Заботливая Ниночка уже хлопотала там, изо всех сил стараясь создать видимость домашнего уюта. Андрей остановился в дверях. На какое-то мгновение ему почудилось, что больничные стены вдруг куда-то исчезли, а вместо них появилась обычная комната, куда он, уставший, вернулся с работы и где его с нетерпением ждет жена, покой и забота…
— Андрей Петрович, садитесь сюда, я вам сейчас все подам.
Ниночка, взяв его за руку, как ребенка, подвела к дивану. Андрей был не в силах сопротивляться ее заботам и позволил усадить себя поудобней.
— Спасибо вам, Ниночка, что бы я без вас делал… — прошептал он.
— Да, это уж точно, — улыбнулась она.
Потом она замолчала, зная, что после операции Андрей больше всего ценит тишину. Эти особенности его поведения она успела уже хорошо узнать. И дело, конечно, было не в том, что Ниночка отличалась какой-то особой наблюдательностью, а просто все, что касалось доктора Вавилова, автоматически отпечатывалось в ее сознании.
За окном сырой, промозглый день, каких много в ноябре, незаметно перешел в такой же тоскливый осенний вечер. Пошел мокрый снег, и стекло покрылось мокрыми снежинками, которые, впрочем, немедленно таяли на нем, струйками воды стекая на подоконник.
Андрей пил чай и думал о том, как хорошо сидеть здесь, отдыхая и чувствуя приятное тепло от кружки. О случившемся на даче он старался не думать, всеми силами отгоняя от себя мысли о Наташе. Странно, но за последнее время ему это почти удавалось. Операции шли одна за другой, он порой не помнил дней недели, ориентируясь только по суточным дежурствам. И все это время Ниночка была рядом. Когда в середине своего отпуска Андрей вдруг вышел на работу, она сразу поняла: что-то произошло. Но вопросов девушка не задавала, боясь нарушить хрупкий мир своих надежд.
Внешне ее поведение по отношению к Андрею не изменилось — она по-прежнему вела себя исключительно корректно, однако, оставаясь с ним наедине, становилась заботливой и ласковой, окружая его, как невидимым облаком, своей любовью. Вот и сейчас, в это временное затишье, она делала все, что было в ее силах, чтобы создать необходимую ему атмосферу тишины и покоя.
А может, и правда жениться на Ниночке, думал Андрей, сидя на диване. У нее такое преданное сердце, она уже не раз доказала ему это. Понемногу глаза его стали закрываться, и он задремал. Видя это, Ниночка осторожно села на стоящую неподалеку кушетку. Ей казалось, она могла бы просидеть рядом с ним всю жизнь, оберегая его сон.
Неожиданный телефонный звонок заставил
— Ординаторская! Да… Да. Хорошо.
— Кто там еще? — обреченным голосом спросил Андрей.
Повернувшись к нему, Ниночка со вздохом сказала:
— Андрей Петрович, там к вам пришли. Какая-то женщина.
Андрей, представив себе, что ему придется сейчас выйти из теплой ординаторской в холодный коридор, поморщился. Заметив это, Ниночка снова сняла трубку.
— Андрей Петрович, это, наверно, родственница больного. Я скажу, что вы заняты, спокойно отдыхайте!..
— Нет, это нехорошо. Я пойду, поговорю с ней.
Он резко встал, потянулся всем телом и резко встряхнул руки, прогоняя остатки сна.
Тем временем сумерки за окнами стали совсем серыми. Яркий свет в коридоре не включали. Горели только настенные светильники, отчего все вокруг было в полумраке.
В противоположном конце длинного больничного коридора он заметил идущую к нему женщину. Поверх одежды на ее плечи был наброшен белый халат. Расстояние между ними сокращалось. С каждым шагом Андрей чувствовал что-то очень знакомое в фигуре этой женщины, и это «что-то» вдруг заставило его сердце подпрыгнуть и замереть.
«Нет, это только кажется… Это усталость… Этого просто не может быть…»
…Наташа побежала…
…Ветер усилился, подгоняя и без того быстро бегущие облака.
— Что, дяденька, может, назад пойдем? Холодно…
Александр Иванович и сам не заметил, как, увлекшись красотой острова, они сегодня зашли дальше обычного. Такие ежедневные прогулки уже вошли у них в привычку. Сашка всегда радовался возможности побыть со своим новым товарищем. И Александр Иванович чувствовал, что мальчик нуждается в нем, ему не хватает любви, тепла, простого человеческого участия, словом, всего того, что нужно любому ребенку.
Сегодняшний день выдался на редкость промозглым, и Сашка стал мерзнуть, едва они отошли от поселка. Однако пожаловаться на холод он не решался, так как боялся, что тогда их прогулка вовсе не состоится и ему придется вернуться к тетке, а уж этого ему совсем не хотелось. Поэтому Сашка упорно продолжал идти рядом с Александром Ивановичем, стараясь не показывать вида, что замерз.
Между тем погода совсем испортилась, стало еще холоднее. Сашка уже не чувствовал ног в своих больших, не по размеру ботинках. Намотанный на шею старый платок не спасал мальчика от порывов ледяного ветра.
Александр Иванович, поняв это, быстро снял куртку и стал стаскивать с себя свитер.
— Держи, — сказал он Сашке. — Надевай, а то совсем замерз!
— Что вы, дяденька… — попытался сопротивляться Сашка. — Не надо…
— Надо. Надевай и пошли скорей, я тебя горячим чаем напою.
Они повернули назад и быстрым шагом направились к монастырю. Возвращаться было решено короткой дорогой, так что уже совсем скоро они оказались возле ворот.
В трапезной никого не было. На длинном деревянном столе, за которым обычно сидели монахи, стоял большой самовар. Подойдя к нему, Александр Иванович потрогал рукой круглый латунный бок и довольно улыбнулся — самовар был горячим.