Лабиринт тайных книг

Ди Реда Паоло

— Я могу заниматься только тем, что умею. Мне неинтересно участвовать в демонстрациях, я могу их наблюдать со стороны, делать заметки, чтобы потом выразить мое отношение к происходящему. Может, даже восхищение.

— Не чувствуешь себя в центре внимания? Боишься быть одним из многих?

— Ошибаешься, мой друг, все как раз наоборот.

Но Ален не мог понять, он был слишком вовлечен в «борьбу со властью», и все его мысли пропитывала идеология этой борьбы.

Для Джима все было по-другому. И не могло быть иначе. В свое время он видел огромные толпы, движимые одним его дыханием, одним жестом, одним его взглядом, брошенным в людскую волну. Он ощущал огромное давление, ответственность

перед этими людьми, хотя и не понял этого сразу. Иногда ему казалось, что он уже все видел, что прожил уже сто лет и устал от всего.

И в этот раз он остался непонятым. Поднялся и, покинув Альдуса и Алена в знаменитом парижском кафе, ушел с высоко поднятой головой. К сожалению, он не был одним из многих. И это начинало давить на него.

40

30 августа 2001 года. Париж, улица Ботрейи

Своя жизнь

Вернувшись домой, я сразу берусь за кисти. Караваджо — слишком сильный стимул, чтобы не использовать его. У меня до сих пор перед глазами образы великого художника.

Я обосновываюсь в комнате с большой картиной на стене, написанной, как подтвердил Раймон, его отцом. В этом доме было его ателье в семидесятые-восьмидесятые годы. После смерти отца Раймон не стал трогать его вещи, и потому все инструменты и материалы художника остались здесь.

Говоря о своем отце, Раймон выглядел настолько печальным и потерянным, что, получив разрешение пользоваться красками и всем прочим, я тоже замолчала.

И вот я перед чистым холстом, все ужасное, что произошло со мной в Париже, забыто на время. Начинаю набросок… треснувшее яйцо, из которого выползает змея. Змея — это искушение. Но не только. Это что-то, что побуждает, подталкивает тебя к преступлению, которое ты не хочешь совершать, но которое становится неотвратимым.

Процесс рисования змеи уже почти не зависит от меня. Она будто сама заполняет полотно, знает сама, куда ползти. Движется в сторону сердца! И останавливается, только когда приближается к нему А оно открыто настежь, всему миру!

Отодвигаюсь от полотна, чтобы увидеть все целиком. Этот набросок говорит обо мне! Я должна разобраться, что происходит со мной. И с удивлением понимаю, что мне хочется как можно скорее показать рисунок Раймону.

Чувствую облегчение и, складывая краски и кисти в ящик, обнаруживаю в нем блокнот, похожий на тот, что дал мне клошар. Беру его и, несмотря на то что он весь в пыли и паутине, начинаю перелистывать. На первой странице две буквы: «J» и «М», которые могут быть инициалами. «J» и «М» — это и мои инициалы! Тут же рядом с буквами отмечено: «Июль 1971 года». Лишь немногие страницы исписаны, остальные совершенно пусты.

Заметка: «Прочесть книгу вместе с Альдусом» — и ниже стихи:

Знаешь, как, бледна и ужасна, настигает нас смерть в странный час, необъявленный, незапланированный. Незваную гостью, слишком к тебе дружелюбную, ведешь ты с собою в кровать. Всех она делает ангелами, превращая спины и плечи в крылья, гладкие, как ворона когти. [17]

Переворачиваю страницу и снова вижу заметку: «Вернуться в цирк к всаднику с филином на плече».

17

Строки из песни группы «The Doors» — «А Feast of Friends» («В кругу друзей»).

Чьим

был этот дневник? Наверное, друга Альдуса.

Возвращаю блокнот в ящик. И в этот момент ко мне приходит идея картины: над змеей и рядом с яйцом я нарисую ангела, моего ангела-хранителя.

Так будет правильно.

41

Июль 1971 года. Париж, улица Ботрейи

Образ земного божества

Был вечер. Джим хотел вернуться домой, но боялся. Боялся одиночества. Он, который всегда был в центре внимания, боялся оставаться один настолько же, насколько всегда желал этого. Кашляя, он с трудом поднялся по лестнице дома на улице Ботрейи. Альдус помог ему донести дрова и собирался уйти, но Джим упросил его остаться, не покидать его одного в этот момент.

Дома Джим сразу взял книгу, которую ему доверила Анн в Новом Орлеане и которую они с Альдусом уже пытались читать. Ему очень хотелось прочесть ее до конца, словно она была написана специально для него.

Альдус, в совершенстве знавший греческий, начал читать. В книге говорилось о непосредственном опыте, помогающем открыть внутри себя двери для созерцания… Гармония между людьми возможна, а разница между индивидуумами, их культурой и религией может стать источником внутреннего богатства. Книга говорила о необходимости сделать известными таинства, которые пережил сам автор. Никто не должен оставаться единственным, исключительным хранителем этого опыта, а тайны, мистерии должны быть открыты всем людям на земле. Описывалась пещера, каверна, в которой существуют мрак и свет одновременно, где все рождается и умирает каждый миг.

Получив эту книгу, Альдус сразу прочел ее до конца, а по завершении чтения понял и смысл. К сожалению, распространять доктрину, содержавшуюся в книге, не ему предназначалось. Джим Моррисон, идол молодежи, живой образ земного божества, — он был избран, чтобы передать людям дар свободы и мира.

Альдусу же следовало оберегать Джима и помогать ему. Он прервал чтение и с беспокойством посмотрел на Джима. Перед ним был другой человек, не тот, что сиял улыбкой на обложках журналов, притягивал и мог вести за собой толпы молодых людей. Сейчас он казался клошаром. Альдус вздохнул, закрыв книгу. Ему нужно было ехать к себе домой, в Нейи, к жене и сыну.

— Нет, не уходи! Кто для тебя более важен, чем я, сейчас?

Джим пытался задержать его, улыбаясь и шутя, но уже не цеплялся за Альдуса.

— Я должен идти, Джим. У меня сын маленький, и я не могу все время оставлять жену одну.

— Не беспокойся, обойдусь. До завтра. Помни, что мы должны закончить книгу, один я не смогу, я же не знаю греческого. А то, что ты читаешь, увлекает меня все больше.

— Да, завтра мы закончим. И надеюсь, у меня будет сюрприз для тебя.

Альдус посмотрел на Джима: взгляд того был потухшим, бессильным.

— Прошу тебя, Джим, постарайся отдохнуть. Выспись спокойно — и завтра будешь чувствовать себя лучше.

Тень улыбки мелькнула на уставшем лице Джима.

Он не представлял, что может дойти до такой степени саморазрушения. Он чувствовал себя уничтоженным, безжизненным. Не мог выйти из состояния оцепенения, которое уже превращалось в постоянный транс. И в то же время странная энергия рождалась внутри, бросая вызов ему самому, заставляя двигаться вперед, делать шаг за шагом. Так тянулись дни. Ему нужно было по-настоящему лечиться, и Альдус пытался всеми силами убедить его в этом. Но Джим не хотел ничего менять и тем более предпринимать. Ему казалось, что впервые он почувствовал всю тяжесть жизни, и это ощущение странно усыпляло его.