Лабиринт. Войти в ту же реку

Забусов Александр

Общался и молился, вкладывая в это общение именно тот смысл, который определил для себя, того человека — ушедшего в небытие в далекой Сирии, в далеком две тысячи семнадцатом году, и того — кто сейчас стоял перед иконой небесного патрона русского воинства.

Душа успокоилась полностью, и даже то, что обе самые первые встретившие его бабульки, словно шпионы прислушиваются как он общается с шефом, совсем не раздражало. Перекрестившись на икону, действительно от души поклонился святому. Отступив назад, кивнув головой, подмигнул старушкам, в ответ услышал лишь концовку фразы пресловутой Федоровны.

— ….бу-бу-бу… прости Господи!

Ох,

же и вредные бабки! Ну, да Бог им судья!..

Видно, что народ после окончания рабочего дня ринулся по магазинам. Еще какой-то час и городские улицы опустеют. Кому охота по темноте при поземке на ветру прогуливаться? Каждый норовит побыстрей в тепло родной квартиры попасть, к телевизору, детям, к законной половине, к книге, в конце концов. А, что? У нас самая читающая в мире страна! Хорошую книгу в книжном магазине, днем с огнем не найти, только по особому блату… А может город-то и не совсем опустеет? Вряд ли молодняк даже по такой погоде на дискотеку не попрется!

В центре с троллейбуса пересаживался на трамвай, ему у рынка менять направление. Почему бы здесь не отовариться? За то, на проспекте прямиком сразу домой. Вот и гастроном перед самой остановкой. Заскочил, попав в коловорот покупателей. Народищу-то! Думал, самый умный? В магазине несколько отделов, высокие стеклянные прилавки наполнены товаром. Нда! Ему помимо хлеба и молока, бабуля еще и масло со сметаной заказывала, а это весовой товар. Э-хе-хе! Сначала выстой очередь, взвесить товар, затем очередь к кассе, получишь чек, и снова в очередь в отдел. Ничего не попишешь, придется потратить уйму времени.

Пока выстаивал, покупатели помаленьку рассосались. В матерчатую сумку загрузил две бутылки молока, хлеб, развесное масло, по три рубля сорок копеек за килограмм. Сметану продавали на разлив из больших металлических бидонов, взял и ее в их тару. О! Культовый продукт — сгущенное молоко в жестяных консервных банках с бело-сине-голубыми этикетками. Помнится, раньше пил его прямо из банки, пробив две дырки консервным ножом. Не задумываясь, указал продавщице пальцем.

— Пару банок. А еще, одну банку сгущенного кофе. Ага! Спасибо! Сколько с меня?..

Из освещенного фонарями проспекта, попал в темноту боковых улиц. До частного сектора чапать и чапать! Темно, как у негра сами знаете где. Метет. Если б не белизна снежного покрова, так вообще стремно было бы передвигаться. По такой темноте можно запросто в канаву загреметь. Не любил Каретников этого времени года, как кстати и осени. Это Саню Пушкина Болдинская осень вдохновляла, а ему сирому и убогому, на военных дорогах Чечни и Дагестана пришлось полной мерой ощутить все прелести предгорий и гор. В одном месте грязи по колено, в другом снега по маковку, так ведь при этом, при всем, еще и поставленную задачу выполнять надо, и чтоб подчиненных не растерять, и чтоб вернулись домой все на своих ногах, и чтоб… Нет! Не любит он зиму. Со стороны школьного парка послышался вскрик. Ухо уловило шум возни. Что там?

Времени терять не стал, с авоськой в руке, диким кабаном ломанулся на шум, ставший совсем вялым и почти не заметным.

— Эй! Вы чего делаете, упырки?

Двое взрослых дядек, завалив в снег то ли девчонку, то ли женщину, уже успели освободить ее от пальто, сумки и теперь занимались тем, что снимали с ног сапожки, а с пальцев рук голдовые цацки. Нет, не изнасилование, обычный гоп-стоп. Мля! Амнистия брежневская во всей красе!

Урки склонившиеся над

жертвой, бросили шмотье. Как по команде разогнулись в пояснице. Оба, было дернулись стрематься, но осознав то, что перед ними всего лишь один человек, да и тот, если по голосу судить, парень молодой, хищно озираясь, шагнули к невольному свидетелю преступления. В морозном воздухе отчетливо прозвучал щелчок, его ни с чем не спутать. Отпущенная пружина выбросила клинок из рукоятки, и тот отбившись из ложа стал в стопор.

В темноте мало что углядишь. Два пятна человеческих очертаний совсем рядом.

— Слышь, корешок, это ты…

Ага! Чтоб не сбежал чего доброго, один из урок «болтанку» затеял, а то ведь догонять им не с руки. Время тратить! Каретников тоже не пальцем деланный, ему их догонять тоже не с руки. Поэтому, чтоб не сразу разобрались, кто есть ху, по рабоче-крестьянски пустил в ход сумку с молочными бутылками и банками сгущенки. Уклонились конечно, а сама сумка зазвенев упала куда-то в сугроб. Не молодняк — волки матерые! Но зато и успокоились сразу. Обычного терпилу занесла нелегкая в школьном парке оказаться…

Работаем! Куртка на нем легкая, движения не сковывает, брюки — клеш, тоже удобно двигаться. Повел чуть по кругу. Повелись. Пацан перед ними.

Один первым сунулся на контакт. Каретников рукой заслонился от летящего кулака, второй рукой, с максимальной скоростью нанес ответный удар ребром ладони чуть ниже «адамова яблока». Эк он «скис»! Будто воздухом подавился. Сократил дистанцию до минимума, пока напарник страдальца не успел высунуться из-за спины подельника. Удар коленом в пах, и голова противника наклонилась вперед и вниз, а его подбородок переместился в удобную для атаки позицию. Дети, чес…слово! Удар основанием ладони снизу вверх согнутой рукой, вложив в него вес своего тела. Как эпилог работы, пальцами ударной руки поразил еще и глаза противника. Аут! Один в отключке. Отскочил назад.

— Ты это чего сделал, олень?

Со стороны лежащей в снегу женщины послышалась возня и еле различимый призыв о помощи:

— Помогите-е!

Из школьных окон второго этажа, там где сторож оставил в коридоре включенные лампы светильников, рассеянный свет падал и на уличную сторону. Глаза привыкли к сумеречной «свето-тени места». Порядок, в себя пришла. Значит, только помяли, да чтоб не брыкалась, слегка вырубили.

Ах, ты ж… Нож, это серьезно. Пока не стоит менять дистанцию. Развернулся правым боком к противнику, контролируя любое его движение. Уклонился от пары махов клинка. Уловил момент, перенес вес тела на левую ногу и, слегка согнув колено, с силой выбросил правую ступню вправо, целясь в ногу противника чуть ниже его коленной чашечки. Ребром ботинка проелозил по его голени, от колена вниз до подъема ступни. Отскочил. Ушел чуть в сторону.

— Й-е-о-о!

Спросил, издеваясь:

— Больно?

— Да я тебя порву…

Подшагнул. «Ножницы» обеими руками, и нож-выкидушка улетел куда-то в снег. Верткий, гад! Обеими руками схватил спереди за горло, сдавил словно тисками. Никаких мыслей. Тело Каретникова работало как автомат Калашникова, заучено и безотказно. Левой рукой захватил снизу правый локоть противника. Правую руку перебросил через его же руки и схватил ею за запястье правой руки. Правой надавил на его левую руку по направлению вниз, одновременно круговым движением вверх левой руки вывернул ему локоть. Все действия слились в одно быстрое непрерывное движение.