Лабиринты наших желаний
Шрифт:
— Садись, — кивнул охраннику на стул Игорь Андреевич. — Разговор есть. — Дождался, пока Роман сядет, и продолжил: — Я думаю, ты многое понял из моего… диалога с сыном. Но я Андрею сказал не всё. Ксения после случившегося уехала в родной город. В Чебоксары.
Роман не удивился. Странно, что она вообще жива осталась. Могла и в петлю полезть.
— Я собираюсь поехать за ней. Я хотел один, но… Настя попросила взять её с собой. Значит, мне нужен и ты. Охранник и по совместительству нянька. — Игорь Андреевич хмыкнул. — Билеты я уже заказал, сколько продлится эта поездка,
— Нет, — пожал плечами Роман. — Вы же знаете, у меня только мать. Я ей скажу, что у меня командировка.
— Отлично. Бориса с Люсей я предупредил, они присмотрят за Грейсоном. Б**, — Игорь Андреевич вновь потёр грудь слева, — приеду, продам эту квартиру к чёртовой матери.
Охранник обеспокоенно проследил за его движением и спросил:
— Может, вам врача всё-таки? С сердцем шутить не стоит.
— Ерунда. На нервной почве покалывает.
В этот момент на кухню зашла Настя с корвалолом в руках, и через минуту Игорь Андреевич сосредоточенно отсчитывал капли. Выпил одним махом, как коньяк, поморщился, запил чистой водой.
— Гадость. Значит, так. Я сейчас уйду спать, разбудите меня, если вдруг сам не проснусь… через четыре часа. За это время соберёте чемоданы. Настя, ничего лишнего не бери. Если что забудешь — там купим. А к тебе, Роман, у меня будет ещё одно задание. Найди, пожалуйста, чебоксарский адрес женщины по имени Дульсинея Липова. Это бабушка Ксюши.
Охранник кивнул, покосившись на Настю. Раньше она бы обязательно захихикала над этим чудным именем, а сейчас молчала, глядя на своего отца с беспокойством. И лицо её казалось Роману совсем взрослым.
— Не волнуйтесь, Игорь Андреевич. Всё сделаю.
58
***
Говорят, дома и стены помогают. До стен Ксюша пока не добралась — ехала к бабушке на троллейбусе, оглядываясь по сторонам и замечая, что изменилось вокруг, а что осталось прежним.
Больше всего девушке хотелось спуститься к Волге, погулять по набережной, как делали они когда-то с отцом. Но сначала всё-таки — к бабушке.
Маленькая пятиэтажка без лифта, и вперёд, на третий этаж вверх по лестнице, таща за собой волоком чемодан. Тёмно-коричневая дверь без всякой обивки, светло-зелёный звонок, на котором до сих пор, если присмотреться, видны следы от нарисованного Ксюшей тысячу лет назад смайлика.
Она позвонила в этот звонок и вздохнула с облегчением, когда за дверью раздалось характерное бабушкино пошаркивание. А потом дверь распахнулась, и баба Дуся шагнула за порог.
— Ксюша? Внученька!
Совершенно седая и маленькая бабушка, пахнущая так знакомо — ромашкой, немного валерьянкой, и самую капельку — карамельками. Господи, как же хорошо!
Баба Дуся что-то причитала внучке в плечо, а Ксюша улыбалась и просто дышала, обнимая её.
— Заходи, заходи, моя хорошая! Ох, что же это творится-то… А исхудала-то, исхудала! Одни косточки торчат!
— Ну прям так уж и одни, — засмеялась Ксюша, отстраняясь. — Бабуль… Как насчёт покушать?
— Конечно, лапонька, конечно! —
К горлу подступила тошнота, и Ксюша, резко выдохнув, отвела взгляд.
— Не надо. Лучше просто… яичницу.
Бабушка посмотрела на внучку с грустью и покачала головой.
— Случилось что-то… Ладно, пойдём, расскажешь.
Конечно, ничего ей Ксюша не расскажет. У бабушки уже был один инсульт, зачем доводить до второго? Внучка живая, здоровая, здесь. Это главное.
В итоге баба Дуся решила пожарить сырников и, усадив Ксюшу на кухне, принялась кашеварить. Но стремление разузнать, что случилось у внучки, не забыла, и забросала последнюю вопросами.
Ксюша, не слишком выспавшаяся ночью в поезде, отбивалась слабо, и если бы не две бабушкины кошки, на которых она постоянно переключала её внимание, пришлось бы просить пощады. Однако вопросы о том, как поживают беленькая Снежка и рыженькая Клёпа, бабу Дусю хорошо отвлекали.
— Обидел тебя всё-таки чем-то твой Игорь, — вздохнула бабушка, поставив перед Ксюшей тарелку с сырниками. С горкой навалила… Вот и отлично! Она съест, растолстеет, и мужчины больше не будут к ней клеиться.
Всё равно никто, кроме Игоря, Ксюше не нужен.
— Не обижал. — Она взяла банку со сметаной и бухнула поверх сырников пару ложек. — Дело не в нём, а во мне, баб Дусь. Я совершила… не очень хороший поступок. И трусливо сбежала, пока он ничего не успел узнать. А как узнает — видеть меня не захочет.
— Сбежала? — растерянно переспросила бабушка. — И не поговорила с ним даже?
— Не поговорила. Но там и не о чем разговаривать, ба. И так всё понятно. Да ты не волнуйся, я справлюсь. И вообще я больше от тебя не уеду.
— Не уедешь?..
— Точно. Я решила остаться здесь. В конце концов, хватит уже отрываться от корней. Пока у меня отпуск, а там посмотрим. Может, внештатно буду работать. Я с собой ноутбук привезла. А может, и здесь работу найду… Поживём-увидим.
— Ох, Ксюшка… — покачала головой баба Дуся. — Не знаю я, конечно, что там у тебя случилось, да и не расскажешь ты мне. Но всё-таки не дело это — уезжать, не объяснившись, не поговорив. Может, тот твой… не очень хороший поступок… можно всё-таки простить. А вот твой побег и недоверие… Не знаю…
— Нельзя, ба, — сказала Ксюша спокойно и сделала глоток чаю. — Нельзя такое простить. Забыть можно, простить — нет.
— Ладно. Тебе виднее…
После завтрака Ксюша пошла в свою старую комнату. Она здесь выросла, и бабушка хранила всё в таком виде, как было при внучке. Вот и теперь Ксюша с наслаждением растянулась на родном диване и, скинув тапочки, оглядывалась по сторонам.
Вон ту фарфоровую куклу за стеклом книжного шкафа подарили родители на десятилетие. Она назвала её Луизой, а коротко — просто Лю. Разговаривала с ней, ставила рядом на стол, когда делала уроки, и очень любила. По сути это была последняя Ксюшина кукла — потом она выросла и перестала в них играть. Только иногда рассказывала Лю какую-нибудь очередную фантазию.