Лаборатория империи: мятеж и колониальное знание в Великобритании в век Просвещения
Шрифт:
О «культурном повороте» речь в XVIII в., конечно, не шла [315] . Функциональный характер этнографического знания, предназначенного для оптимизации управления колониальными приобретениями, вовлеченным в процесс современникам был очевиден. Рождение этнографии как научной дисциплины не случайно совпало по времени с первым веком глобальных империй. Этнографы, этнологи и антропологи имперских окраин были еще и колониальными чиновниками, на практике подтверждавшими тесную, хотя и не всегда очевидную связь между властью и знанием в рамках колониальной и окраинной политики. При этом их звучавшие рефреном комментарии придавали колониальному знанию «объективный» характер, способствуя выработке универсальной модели этнографического анализа — важного инструмента интеллектуальной колонизации имперских окраин.
315
В этом смысле своеобразный ренессанс такой колониальной этнографии и антропологии, призванный решить актуальные военно-политические задачи современных держав в странах «третьего мира», рассматриваются некоторыми неравнодушными гуманитариями как «культурный разворот» в сторону «наемнической антропологии», благодаря которой новый полевой устав армии США FM 3-24 «читается как руководство по непрямому колониальному правлению» (Gonzalez R. Towards mercenary anthropology? US Counterinsurgency Field Manual 3-24 and the military-anthropology complex // Anthropology Today. 23 (3), 2007. P. 16–17).
В этом смысле этнография как научная дисциплина именно потому таковой и является, что занимается дисциплинированием окружающего, в том числе колониального, пространства научными методами — вполне в духе века Разума и Просвещения, имея в виду взаимообусловленное сочетание экспансии имперского порядка, нового научного знания и секулярных представлений о происхождении и природе всего человечества.
Между тем британский случай обращения к этнографии как колониальной практике по-прежнему связывают с политикой империи за океанами. Даже изучение ирландской политики Лондона составляет весьма примечательное исключение из этого правила [316] . Хотя такой исследовательский подход к событиям в Горной Шотландии в 1689–1759 гг. имеет принципиальное значение для понимания истории Великой Британии в целом. Необходимо учитывать, что с момента возникновения в 1707 г. Британской колониальной империи на смену Английской и вплоть до конца 1750-х гг. Горная Страна являлась самой близкой и опасной этнографической лабораторией по испытанию различных проектов формирования, укрепления и расширения лояльности Короне и правительству в Лондоне в условиях перманентных мятежей и угрозы вторжения иностранной державы.
316
При этом внимание профессиональных историков чаще сосредоточено на эпохе активной колонизации «Изумрудного острова» при поздних Тюдорах и первых Стюартах, анализируется скорее идеологическое, чем практическое содержание описаний ирландцев. См., напр.: Hadfield A. Briton and Scythian. Tudor Representations of Irish Origins // Irish Historical Studies. Vol. 28. No. 112 (Nov, 1993). P. 390–408; Murphy A. But the Irish Sea Betwixt Us: Ireland, Colonialism, and Renaissance Literature. Lexington, 1999. P. 11–96; Canny N. Making Ireland British, 1580–1650. Oxford, 2001. P. 121–134, 187–205, 432–455; Connolly S.J. Contested Island. Ireland, 1460–1630. Oxford, 2007. P. 397–403. Классический пример «фигуры умолчания» вместо возможного анализа этнографической колониальной практики в ирландской политике Лондона: Bartlett Т. «This famous island set in a Virginian sea»: Ireland in the British Empire, 1690–1801 // The Oxford History of the British Empire. Vol. II. The Eighteenth Century / Ed. by P.J. Marshall. Oxford, 2009 [впервые опубликована в 1998 г.]. P. 253–275.
При этом приобретенный в Хайленде опыт вместе с участвовавшими в умиротворении края военными и гражданскими чинами в результате новых административных назначений переносился в заморские владения Британской империи [317] . Последствия таких кадровых решений Лондона не только в очередной раз ставят вопрос об особенностях функционирования внутренних механизмов ее управления.
Применительно к этнографии «Хайлендской проблемы» необходимо по-новому подойти к той роли, которую она играла в процессе интеллектуальной колонизации Горной Шотландии. Предметом исторического анализа в данном случае должен стать не только и не столько набор стереотипов восприятия горцев в Великобритании в 1689–1759 гг., но также их формирование и функционирование в процессе реализации окраинной политики британского государства раннего Нового времени.
317
См, напр.: Starkey A. European and Native American Warfare 1675–1815. London, 1998. P. 46–56; Plank G. An Unsettled Conquest: The British Campaign against the Peoples of Acadia. Philadelphia, 2001; Murdoch A. James Glen and the Indians // Military Governors and Imperial Frontiers c. 1600–1800. A Study of Scotland and Empires / Ed. by A. MacKillop, S. Murdoch. Brill; Leiden; Boston, 2003. P. 141–160; Mackillop A. Fashioning a «British» Empire: Sir Archibald Campbell of Inverneil and Madras, 1785–9 // Military Governors and Imperial Frontiers… P. 205–232; Plank G. Rebellion and Savagery: The Jacobite Rising of 1745 and the British Empire. Philadelphia, 2006. P. 103–191.
Этнографические описания ответственных за умиротворение Горного Края чинов необходимо прочитать как процесс не только языкового, но и культурного перевода местных реалий в понятия и нормы, принятые к югу от Грэмпианских вершин. К образу «варвара»-горца стоит подойти не только как к примеру этнографической мысли в век Просвещения, но и как к конституирующему «Другому» в процессе формирования новой британской, юнионистской и имперской, идентичности в рамках заключенной в 1707 г. Англией и Шотландией унии.
Описание и анализ реформ, предполагавшихся в Горной Стране, представляют исследовательский интерес не только сами по себе, но и как набор характеристик «идеального» британца, необходимых, на взгляд официальных властей и политической нации в целом, в процессе расширения британского присутствия на имперских окраинах.
Раскрытие этих сюжетов, в свою очередь, поможет дать ответы на вопросы более общего свойства: о соотношении формирования британской нации и создания Британской империи, о значении интеллектуальной колонизации Хайленда для имперского строительства за океанами, о роли гуманитарного знания в век Разума, Просвещения и глобальных империй.
§ 1.Варвары в Хайленде: шотландский «ирландец»
К 1724 г. правительство Великобритании вновь обратило внимание на состояние дел в Горной Шотландии. В 1722 г. в Англии был раскрыт заговор якобитов во главе с Фрэнсисом Эттербери, епископом Рочестерским [318] . В это же время ходили упорные слухи о наличии подобных договоренностей между бригадиром Уильямом МакИнтошем из Борлама (попытки схватить его долгое время не могли увенчаться успехом, а когда бригадира все же поймали, горцы освободили его из заточения в казармах в Развене уже в октябре 1724 г.), Доналдом Кэмероном из Лохила, XIX вождем клана Кэмерон, и Александром МакДоналдом, «юным Гленгэрри» МакДоналдов из Мойдэрта. При этом все трое не пребывали в изгнании, как многие именитые якобиты, предпочитая, напротив, скрываться на родине, в Горной Стране [319] . Имелись сведения о тайном хождении в Хайленде простюартовской корреспонденции бежавшего во Францию графа Мара… [320]
318
Лучшее
319
E. Harris to General G. Wade. Ruthven, October 7, 1724; G. Wade to [Viscount Townshend], October 12,1724 // SPD. P. 252–254; Mitchison R. Op. cit. P. 32. Эти признанные якобиты и после «реализации» «Акта о разоружении» кланов Горной Шотландии от 1 июня 1725 г. не оставили агентурную деятельность в интересах изгнанных Стюартов: Letter to General George Wade from Sir Dunkan Campbell, Capt. Of one of the Highland Companys. Edinburgh, May 2,1727; Wade G. Report, &c., relating to the Highlands, 1727 // HPJP. Vol. I. P. 154, 159.
320
Keltie J.S. History of the Scottish Highlands, Highland Clans and Highland Regiments. With an Account of the Gaelic Language, Literature, and Music by T. Maclauchlan and an Assay on Highland Scenery by J. Wilson. Vols. I–II. Edinburgh and London, 1875. P. 494.
7 марта 1723 г. в одном из рупоров вигской печати, газете «Flying Post», было высказано поддержанное многими мнение о том, что, несмотря на предпринятые правительством усилия, жители Хайленда по-прежнему вооружены и представляют собой «удобный инструмент» давления на Соединенное Королевство в руках иностранных держав [321] .
Под влиянием такого угрожающего стечения обстоятельств Лондон обнаружил более предметный интерес к решению «Хайлендской проблемы», в том числе к этнографии «мятежного» горца. Долго он не продержался, однако неожиданно удачные кадровые решения, принятые в 1724 г., обеспечили хайлендской политике властей преемственность и последовательность вплоть до окончательного умиротворения Горного Края к концу 1750-х гг. Сочинения генерала Уэйда и лорда Грэнджа, лорда-клерка Сессионного суда Шотландии (третий по значению пост в судебной системе Шотландии после должностей лорда-президента и лорда-адвоката Сессионного суда), не только сформировали в Лондоне первые после Славной революции целостные представления о Горной Стране (фокусируя общественно-политические взгляды на решении «Хайлендской проблемы»), но и сформулировали политику правительства в крае на десятилетия вперед вплоть до конца 1750-х гг. [322]
321
Black J. Culloden and the 45’. London, 1990. P. 36.
322
Так, майор Уильям Коулфилд, перенявший в качестве инспектора военных дорог в Шотландии руководство их строительством у генерала Уэйда в 1743 г., продолжал курировать эту часть программы умиротворения Горной Страны и после мятежа 1745–1746 гг., под началом других командующих королевскими войсками в Шотландии, вплоть до своей смерти в 1767 г. (Roads and Bridges in the Scottish Highlands: the route between Dunkeld and Inverness, 1725–1925 / By G.R. Curtis // PSAS. 1978–1980. Vol. 110. P. 476, 482). Что касается подходов к «цивилизации» края, то после подавления последнего мятежа якобитов в 1746 г. генерал Уэйд и лорд Грэндж вновь представили правительству свои соображения по реформированию Хайленда: Memorandum relating to the present state of Scotland [предположительно составлен генералом Уэйдом, 1748–1749 гг.]; Memorandum concerning the heads of the bill intended to be brought in for civilizing the Highlands; 16 Jan. 1748/9 [предположительно составлен генералом Уэйдом, 1748–1749 гг.]; Memorandum for the Disarming and Subjugation of the Highlands, 1749 // HL. Correspondence of Henry Pelham (1696–1754), Scottish Affairs, NeC 2,024; Proposal relating to the Highlands [предположительно составлен генералом Уэйдом, 1748–1749 гг.]; Erskine J. Memorial. How Scotland may be brought, and the inhabitants thereof, now on the suppression of the Rebellion, to a just, advantageous and right settlement for the whole United Kingdom [1746–1747]; Remarks by James Erskine of Grange on a proposed rectification of the Scots superiorities and heritable jurisdictions [1746–1747]; William Ramsay to James Erskine of Grange. Edinburgh, February 25, 1752 [предложение к лорду Грэнджу напомнить лорду-адвокату о своих мемориалах о реформировании Хайленда]; Letter to Ilay from Grange, in Edinburgh. Dec. 16–17, 1746 [рассуждения о реформировании феодально-клановой системы в Шотландии] // NAS. МКР. GD 124/15/1570; GD 124/15/1571; GD 124/15/1608; GD 124/15/1262/2.
В этом смысле, несмотря на распространенное представление о восприятии Горной Шотландии в Великобритании в первой половине XVIII в., в отчетах чинов и агентов правительства информация о Горной Стране носила вполне практический характер, превращая этнографическое знание в составную часть военно-политической и социально-экономической деятельности правительства в крае. Не случайно одно из наиболее популярных описаний Хайленда в публичном пространстве в это время оставил бывший агент Лондона в Шотландии Д. Дефо [323] . В связи с особым характером, содержанием и (на)значением миссии и аналитических сочинений ответственных за умиротворение Горного Края чинов некоторые аспекты этнографического «прочтения» ими местных реалий вызывают особый интерес.
323
Defoe D. Letter XIII, containing a Description of the North of Scotland // Defoe D. Tour… P. 362–431.
Во-первых, необходимо выяснить, в какой мере этнографическое «чтение» являлось лишь характерной чертой имперского дискурса в рамках интеллектуальной колонизации Горной Шотландии, а в какой мере это был сложный процесс культурного перевода местных реалий на язык британских понятий, категорий и норм, связанный с реакцией сообществ на политику официальных властей. Выявить истинное содержание, значение и адекватность такого перевода этнографических особенностей Хайленда по отношению к доминировавшим в Соединенном Королевстве нормам и традициям затруднительно. Практически отсутствуют другие варианты культурных переводов, кроме представленных в виде окончательных, результирующих описаний Горной Страны (на теоретическом уровне) и конкретных мероприятий Лондона в хайлендской политике (на уровне практики).
Однако можно попробовать реконструировать этот процесс. Необходимо перечитать этнографические разделы и отдельные пассажи мемориалов, отчетов и рапортов не как приписывание властями местным реалиям привычных и удобных наименований, а как предложения возможных британских эквивалентов для гэльских терминов, описывавших устои Горной Шотландии. Поскольку предлагавшиеся аналоги можно было оспорить, культурный перевод провоцировал споры о «корректной» этнографической репрезентации. Противопоставляя и сравнивая эту терминологическую конкуренцию и реакцию горцев на британское присутствие в Горной Стране, можно попробовать обнаружить практическое (на)значение такого культурного перевода и, в частности, этнографических разделов в аналитических сочинениях британских чинов и их агентов в Хайленде.