Лаборатория империи: мятеж и колониальное знание в Великобритании в век Просвещения
Шрифт:
Логика подсказывала, что платье хайлендера, в свою очередь, само по себе представляло военный наряд. В Горном Крае объявляться в униформе было позволено только «красным мундирам», и на последних возложили неблагодарную задачу прививать местному населению репрессивными мерами (штраф, арест, отправка в колонии) вкус и привычку к одеждам мирного и лояльного подданного (по моде Англии и Нижней Шотландии) [425] .
Рапорты патрулей в Горной Стране пестрят сообщениями подобного рода. В качестве характерного примера приведем подборку таких донесений за 1749–1750 гг., представленную в быстро ставшем библиографической редкостью издании источников по истории якобитского движения полковника Дж. Эллэрдайса [426] . Рутина гарнизонной жизни и патрулирования в шотландских горах с целью поддержания закона и порядка в 1749 и 1750 гг. вблизи казарм в Браэмаре и Инверснейде (в рапортах капитанов Скота и Поуэлла) двигалась по заданному генералом Блэндом в качестве командующего королевскими войсками в Шотландии ритму, который, в свою очередь, задавали кражи скота, поиск виновных и контроль за исполнением актов о запрете на оружие и «горское платье» [427] .
425
Поимка
426
Highland Reports, 1749–1750 // HPJP. Vol. II. P. 513–584.
427
См., напр.: Powell, Capt. of Lord Ancram’s Regiment. Inversnade Barracks. July 23,1749; Scot, Capt. of Gen. Guises’ Regiment. Bramaer Barracks. Report. July 23, 1749; Ball, Capt. of Col. Bockland’s Regiment. Barrack of Inversnaide. Report. June 4,1750; Edhouse, Capt. of Gen. Pulteney’s Regiment. Brae Mar Barrack. Jume 3, 1750 // Highland Reports, 1749–1750… P. 516–517, 542–544.
Такая весьма упрощенная версия этнографического костюма шотландского горца имела, между прочим, и обратную содержательную перспективу, в некотором роде идеологическую и практическую инверсию. Если горец был «варваром» постольку, поскольку предпочитал «традиционный» горский наряд, то политический и культурный дресс-код, введенный Лондоном в Хайленде, вполне мог приручить мятежника, поставив завидные природные качества «благородного дикаря» на службу империи. Колеблясь между негативной и позитивной интерпретацией собственной «дикости», даже «взбунтовавшийся» горец в действительности почти всегда имел возможность выбора: упорствовать в поддержке изгнанных Стюартов или принять (формально и/или реально) сторону дома Ганноверов. «Хайлендская проблема» была слишком серьезной для политической стабильности, сложной для разрешения и малопривлекательной для упражнений в области администрирования, чтобы ответственные за умиротворение края чины лишали себя пространства маневра. Сотрудничество с лояльными кланами приветствовалось, за редкими исключениями, на всем протяжении существования якобитской угрозы между 1689 и 1759 гг.
Что же касается использования «природного» потенциала мятежных горцев, то эта идея впервые явственно прозвучала буквально накануне прихода в Горный Край генерала Уэйда и начала новой волны его умиротворения. В 1723 г. в Лондоне отдельным изданием вышел «шотландский» том весьма популярного «Путешествия через весь остров Великобритания» Д. Дефо [428] . Помимо основных для этого сочинения сюжетов из области политэкономии внимание автора привлекли и перспективы организации военной службы горцев британской Короне: «Трудно переоценить жителей Горной Страны, являющихся лучшими солдатами. Иностранцы приписывают это северянам, как более стойким и рослым; но я не решусь оспаривать это противоречивое суждение, равно как по причине того, что они очень хорошие солдаты и во всем мире им рады, так и по причине того, что им нет равных в любой из тех частей света, где я побывал, если они сами формируют полки, не мешаясь с другими народами» [429] .
428
Defoe D. A Journey through Scotland. London, 1723.
429
Idem. Letter XIII, containing a Description of the North of Scotland // Defoe D. Tour Through the whole Island of Great Britain: In II Vols. London; New York, 1962. P. 395, 408, 421, 427.
По результатам своей миссии в Хайленде в 1724 г. новый командующий королевскими войсками в Шотландии генерал Уэйд первым же пунктом высказал предложение, «чтобы роты из горцев, преданных правительству Его Величества, были учреждены под надлежащим руководством и командованием офицеров, говорящих на языке страны, подчинены военному праву и инспекции и приказам губернаторов Форта Уильям и Инвернесса и офицера, командующего войсками Его Величества в этих краях» [430] .
430
Wade G. Report, &c, relating to the Highlands, 1724 // HPJP. Vol. I. P. 140.
Уже после подавления последнего мятежа якобитов, в 1747 г., генерал Блэнд и лорд Милтон в «Предложениях по цивилизации Хайленда» заявляли, что «как только они [горцы] освобождаются от бедности и рабской зависимости от своих вождей, записываясь на службу Его Величеству в хайлендские полки, то ни один рядовой в армии не является более рассудительным и ответственным в казармах, более послушным своим офицерам и более исполнительным, а также более верным, когда служит гвардейцем или когда проявляет себя в день сражения; и когда кто-либо из них [горцев] располагается или привлекается к службе в других частях Британии, удаленных от их варварской Горной Страны, или где-нибудь на плантациях, никто другой не преуспел лучше и не встретил большего поощрения. И потому очень жаль, что их естественный гений, который при надлежащей заботе мог бы быть направлен на пользу Британии, должен, по несчастью, вследствие безрадостного их положения и скудного образования быть извращен на погибель им самим и их стране» [431] .
431
Bland Н., Fletcher A. Proposals for Civilizing the Highlands [вложено в: Lord-Justice Clerk to the Duke of Newcastle. Edinburgh, December 14, 1747] //AP.P.490.
При этом генерал Блэнд, автор едва ли не самого популярного в англоязычном мире в XVIII в. военно-полевого устава, выдержавшего несколько изданий (1727, 1734, 1740, 1743, 1746, 1753, 1756, 1759, 1762, 1776 гг.) по обе стороны Атлантики (во время войны с американскими колониями использовался и в армии Джорджа Вашингтона), и вместе с тем сторонник активного реформирования Хайленда, несомненно, придавал дисциплинированию горцев с помощью воинской службы особый смысл [432] .
432
Powers S.L. Studying the Art of War: Military Books Known to American Officers and Their French Counterparts in the second Half of the Eighteenth Century // The Journal of Military History. Vol. 70. No. 3 (Jul., 2006). P. 781–814.
433
Plank G. Rebellion and Savagery: The Jacobite Rising of 1745 and the British Empire. Philadelphia, 2006. P. 176.
434
MacKillop A. «More Fruitful Than The Soil»: Army, Empire and the Scottish Highlands. 1715–1815. East Linton, 2000. P. 45–47.
Таким образом, в качестве одного из основных модернизирующих и «цивилизующих» институтов в деле использования демографического потенциала Горной Страны регулярное британское государство рассматривало королевскую армию, а инструментами смены лояльностей горцев должны были стать военная дисциплина и надлежащий военно-административный контроль. «Горский наряд» в таком случае не только не запрещался, но, напротив, резервировался за хайлендскими полками и отдельными ротами из горцев, направляя приписываемые им этнографические особенности в нужное правительству русло и подтверждая таким образом преступный или привилегированный статус «традиционного» платья хайлендера.
В условиях запрета на ношение, хранение и применение оружия жителями Горного Края возможность на законных основаниях демонстрировать окружающим «горский наряд» повышала социальный статус завербовавшегося в армию горца, обозначая таким странным (в особенности учитывая социальный состав британской армии в XVIII в.) для остальных жителей Соединенного Королевства образом более высокое общественное положение по сравнению с прочими членами горского общества [435] .
435
Примечательно, что, например, А.В.Б. Норман, говоря о «горском платье» в XVIII в., ведет речь исключительно о форме хайлендских полков: Norman A.V.B. A Note on Highland Dress after the 45 // PSAS. 1972–1974. Vol. 105. P. 316–318; Prebble J. Mutiny. Highland regiments in revolt, 1743–1804. London, 1975. P. 29–30.
Такая «модная» политика отражала представления о возможности империи контролировать социальный порядок через контроль над «горским костюмом» и подтверждала современный характер британского государства раннего Нового времени [436] . В таком утилитарном смысле визуализация «Хайлендской проблемы» оказывалась гибкой и удобной как для властей в Лондоне и «шотландских» чинов, так и для многих представителей местных элит (чего нельзя сказать с той же степенью определенности относительно рядовых жителей мятежного края).
436
Как заметил М. Фуко, властные отношения не сводятся к государству и механизмам его функционирования. Они охватывают и формируют воспитание, семейные отношения, процесс познания, предполагая дисциплинирование социального пространства, в том числе при помощи военного мундира и казармы. На рубеже XVII–XVIII вв. складывается система власти, которая «выражает себя не через право, а через определенную технику власти, с помощью не закона, а нормы, посредством не наказания, а контроля, и осуществляет себя на таких уровнях и в таких формах, которые выходят за пределы государства и его аппарата» (цит. по: Сокулер З.А. Знание и власть: наука в обществе модерна. СПб., 2001. С. 58. См. также: Batterberry A., Batterberry М. Fashion: The Mirror of History. New York, 1982. P. 49–50; Arthur L.B. Introduction: Dress and the social control of the body // Religion, Dress, and the Body / Ed. by L.B. Arthur. Oxford, 1999. P. 1–7; Crane D. Fashion and Its Social Agendas. London and New York, 2000. P. 3–4). Сопоставимые примеры регулирования военного и гражданского платья как способа модернизации (европеизации) государственного аппарата и поддержания социального контроля в XVIII в. продемонстрировали Российская и Османская империи. История с обрубанием бород Петром I является хрестоматийной. О «модной» политике султанов см.: Quataert D. Clothing Laws, State, and Society in the Ottoman Empire, 1720–1829 // International Journal of Middle East Studies, Vol. 29. No. 3 (Aug., 1997). P. 403–425.
Даниэль Рош, основоположник выросшей из «школы Анналов» истории культур и культурной истории моды, заметил, что «манера одеваться отражала определенные социальные коды», «условности выбора костюма подчеркивали иерархию внешних образов: каждый должен был казаться тем, кем он и являлся». Он же подчеркивал, что «в XVIII в. ситуация меняется кардинальным образом: теперь каждый может казаться тем, кем он хочет быть, и даже тем, кем он быть пытается». Знаковая система одежды размывается, и в этой динамике «отражается такое важнейшее событие, как рождение общества потребления, служащего переходным этапом от неподвижного государства — идеала христианской политической экономии — к обществу развивающемуся, в котором царит обмен и поощряется движение вперед» [437] .
437
Цит. по: Рош Д. От социальной истории к истории культур: эпоха Просвещения // История продолжается. Изучение восемнадцатого века на пороге двадцать первого / Сост. и отв. ред. С.Я. Карп. М.; СПб., 2001. С. 280–281.