Ладога, Ладога...
Шрифт:
Но дети наперебой тянулись за едой, их глаза умоляли.
— Мне, дядя, пожалуйста, мне!
— Помногу не давайте, для них это смертельно! — предупредил начальник эвакопункта.
И хоть дети плакали и просили, Чумакову пришлось захлопнуть сундучок. Он передал его начальнику эвакопункта:
— Возьмите, другим отдадите. Поехали.
Воспитательница посадила в кабину к Пете светленькую пятилетнюю девочку и темноволосого мальчика со взглядом старика — они были совсем слабы.
— Пусть
— Тогда я наверх! — сказал Чумаков.
— Лучше вы их поддерживайте, а то они… — попросила воспитательница и усадила девочку Чумакову на колени.
А сама села в другую машину.
Петя тронулся с места.
Дверцы кабины были привязаны веревочками, чтобы в случае аварии было легче выпрыгнуть. Машина спустилась на лед.
Тут холодный ветер сек сильней. Девочка дремала на коленях у Чумакова, а мальчик, сидевший между Чумаковым и Петей, откинулся на спинку и смотрел перед собой сосредоточенными недетскими глазами.
— Тебя как зовут? — негромко спросил Чумаков.
— Константин Иванович Семенов, — привычно и без всякого интереса ответил мальчик.
— А лет тебе?
— Шесть — седьмой.
— Папа у тебя кто?
— Папа солдат.
— А мама?
— Мама умерла.
— А сестры, братья есть?
— Сестра Катя умерла, и тетя Зина умерла, и бабушка Соня умерла, — спокойно сказал мальчик. — Я тоже скоро умру.
— Кто тебе сказал?!
— Доктор. Если в течение трех месяцев не умру, тогда не умру.
Чумаков молчал, потом попросил Петю:
— Останови, посмотрю, как там.
Он выпрыгнул на снег, Петя слышал скрип его шагов, потом скрип досок кузова и голос:
— Ну что вы притихли, как мышата, пошевелитесь хоть! Ну, ну, потопайте ножками! — Он появился у дверцы кабины без полушубка, в ватнике, коротко сказал Сапожникову: — Давай свой полушубок!
Петя без слов снял полушубок и тоже остался в ватнике, Чумаков исчез и вернулся еще с двумя детьми. Сел. сказал Пете хрипло:
— Нажми-ка! — И умостив всех четверых, одного прикрыл полон ватника, другому стал отогревать руки дыханием.
Петя гнал машину навстречу колющему ветру. Чумаков, прижимая детей к себе, говорил:
— Приедете в теплую-теплую Среднюю Азию, а там дыни с корзину, арбузы с колесо, в арыках вода, как в ванне. Скинете пальто — и на песок, загорать. Стой! — попросил он Петю, выскочил из кабины.
Петя слышал сквозь порывы ветра его голос:
— Ну, потерпите еще немножко!
Чумаков вернулся в одной гимнастерке и еще с маленькой девочкой, лицо его сморщилось от стужи.
— Ватник скидывай! Три километра дотянем! И ушанку давай!
Поехали. Чумаков тормошил вновь посаженную:
— Скажи что-нибудь! Ну не молчи! Ну… как тебя зовут?
— Хлебуска… —
Уже виден был восточный берег и кресты Кобонской церкви, как вдруг мотор чихнул и заглох. Полуторка проехала несколько метров и остановилась.
— Черт, что такое?
Выскочили из кабины. В гимнастерках на ветру их обожгло морозом. Едущие вместе с ними две другие машины были далеко впереди.
Петя поднял капот.
— Что у тебя за машина! — в сердцах сказал Чумаков. — Свечи… Контакта нет! Отвертку! — приказал Пете и оглянулся на молчавший кузов. — Сейчас, дети, поедем!
Там едва слышно пошевелились.
Петя подал отвертку. Чумаков лихорадочно орудовал стынущими пальцами, крикнул:
— Заводи!
Мотор не заводился.
— Шланг продуй!
Петя поднес к губам резиновый шланг бензоподачи, отвернувшись от пронизывающего ветра, продул. Чумаков сел в кабину и безуспешно пытался завести мотор стартером.
— А ну, ручкой крутани!
Петя изо всех сил крутил ручку, пар валил изо рта — мотор молчал.
Чумаков спрыгнул на снег. Оглянулся — пусто вокруг на озере, ни одной машины не видно, только ветер метет снег.
— Пристыл мотор, греть надо!
Петя понял сразу. Насадил на заводную ручку свои толстые рукавицы, полил их из шланга бензином.
— Давай! — торопил Чумаков, присев на корточки. — Мертвых привезем!
Петя зажег рукавицы, обмотал конец ручки подолом гимнастерки.
Чумаков, пригнувшись, командовал:
— Дальше, правей! Под картер!
Рукавицы горели, металл ручки мгновенно передал жар, гимнастерка задымилась, руки больно прижгло. Петя скривился от боли.
— Ближе! Держи! — приказывал Чумаков.
Петя еле удерживался от вскрика. Чумаков вскочил в кабину, стал действовать стартером. Машина чихнула, мотор заработал. Петя бросил в снег зашипевшую ручку, топтал остатки рукавиц, тер снегом дымящуюся прожженную гимнастерку.
— Поехали, я к ним! — И Чумаков полез в кузов, где тихо, почти не шевелясь, сидели дети.
— Замерзнете, — сказал Петя.
— Ничего, под одной овчиной одним теплом согреемся! Жми!
У Пети нестерпимо болели обожженные ладони. Кое-как разместил детей в кабине, чтобы не упали с сиденья. Взялся за баранку, тронул машину и не смог вести. Оторвал покрытие волдырями ладони от баранки, дул на них. Машина вильнула и чуть было не врезалась в сугроб. Он обхватил баранку локтями, выровнял. И так локтями стал вести машину, кривясь, но не позволяя себе вскрикнуть. Машина шла, точно пьяная, а Петя видел только одно — приближающийся восточный берег, церковь Кобоны, где размещался эвакопункт восточного берега.