Ладога, Ладога...
Шрифт:
Но тут дверь палатки распахнулась и вместе с облаком пара с мороза вошли старшина Чумаков и Барочкин.
— Здрасьте, контуженые, и обмороженные! — с порога громогласно поздоровался Барочкин — он был весело возбужден.
— Хорош! — Чумаков смотрел на Петю неодобрительно. — Почаще спи за рулем — на том свете проснешься. Теперь неделю будет как фон-барон вылеживаться! Паек даром получать!
Петя виновато отвел глаза. Чумаков обернулся к Надежде:
— Может, вы его у себя оставите?
— Нет уж, забирайте.
Генерал
— Начинаем переправу!
— Лед надежен?
— Промерили по всей трассе.
— Смотрите, не утопите ни одного. Они нам нужны за Ладогой все!
Генерал кивнул:
— Понимаю, товарищ член Военного Совета!
Короткий взмах флажка, и тяжелый танк, грохоча по настилу, ползком спустился с западного берега Ладоги на лед, таща за собой на огромных санях-волокушах башню с пушкой. Танкисты в шлемах, высунувшись из обезглавленного танка, зорко осматривали лед. Танк шел, оставляя ребристые гусеничные колеи. За ним с большим интервалом спустился на лед другой, но не вслед, а рядом — по новому пути. Танки один за другим сползали на озеро, двигались на восток медленной бесконечной вереницей.
Шоферы, привлеченные гулом, останавливали свои полуторки посреди озера, смотрели, как ползут в стороне от автомобильных ниток могучие броневые громады. Переговаривались:
— Куда ж они из Питера-то уходят?
— Там им развернуться негде. А за Ладогой — простор.
Танки, грохоча, ползли на восток, а навстречу им ехали полуторки с мукой для голодного Ленинграда,
Старенькая полуторка остановилась на заваленной снегом ленинградской улице перед старым домом с заледенелыми окнами.
Правил полуторкой Коля Барочкин.
Дверь квартиры была не закрыта, он вошел в коридор — там было почти так же холодно, как на улице. Из угловой комнаты доносился громкий стук. Барочкин приоткрыл дверь. Посреди комнаты в пальто и теплом платке стояла беленькая Лиля и неумело рубила топором на дрова кусок забора.
— Можно?! — громко спросил он.
Она услышала, обернулась, и Коля увидел, как она похудела.
— Вам с Ладоги привет, от Пети.
— Здравствуйте, — она узнала его и обрадовалась.
— Коля Барочкин, — напомнил он. — Гостинец вам велели передать. — Он протянул ей узелок.
— Что это?
— Мука… правда, с землей пополам. Возим, ну и на досках кузова остается. Петя веничком смел. Вы просейте и… земля — она безвредная.
— Ага, — Лиля прижала узелок к груди. — Спасибо… спасибо.
— Топливо по заборной книжке получили? — Он взял у нее топор и стал колоть.
А она смотрела па него и улыбалась.
— Ну, как он… как вы там?
— Как белые медведи, — отвечал он. — Кругом лед, а мы. не мерзнем. Хлеб возим, баранкой закусываем, — и он как бы покрутил руль. — А Петя молодцом…
Она развеселилась.
— Писем
Она огорченно покачала головой.
— А вы как?
— Да так вот… — И лицо ее стало пасмурным.
— Мама где?
— Мама на дежурстве в типографии, а Геннадий Трофимович на завод перебрался жить. Жену его, тетю Дусю, снарядом убило. Пошла на Фонтанку за водой и…
— Да-а… Не знаешь, где тебя война достанет. А бабушка?
— Это вы про меня? — На пороге комнаты стояла Аделаида Ивановна, худющая, тепло укутанная, с крохотной кастрюлькой в руках. — Здравствуйте, молодой человек. Бабушка пока жива. Лилечка, ты разрешишь мне кастрюльку на твою печку поставить?
Барочкин увидел па дне кастрюльки несколько плавающих в воде горошин.
— У вас, я вижу, все горох да горох, — сказал он. — Запасы?
— Со времен царя Гороха… Дрова дефицит. Кто затопит, у того и варим… — И грустно добавила: — Что-то ваша Ладога хлеба нам пока не прибавляет.
— Возим за тридевять земель, — отвел глаза Барочкин. — Погодите, лиха беда — начало…
— Торопитесь, а то некому возить будет…
Она стояла перед ним такая безрадостная, что он не выдержал:
— Вот вам к супчику. — И, вынув из кармана, протянул ей два сухаря.
— Да что вы? — Она не решалась взять, губы ее дрогнули. — Впрочем, я не в силах отказаться. — И взяв сухари, вышла.
Барочкин, склонившись над печуркой, растапливал ее. Вспыхнул огонь, и в комнате сразу стало теплее. Он распрямился:
— Ну, пошел. — И подмигнул шутливо: — А то перевозки остановятся. Какие будут поручения?
— Передайте Пете… передайте… — И Лиля, подойдя, поцеловала Барочкина в щеку.
— Очень даже ясно, — кивнул он и, выйдя в коридор, направился к двери.
Но его окликнула Аделаида:
— Молодой человек, я вас прошу — на одну минуточку!
Он вошел вслед за ней в ее комнату и, удивленный, остановился. Таких комнат он еще не видел. Старинная мебель, все стены увешаны картинами, маленькими и большими, в разнообразных рамах. На столиках и тумбочках бронзовые и фарфоровые скульптуры. На подоконнике, плохо гармонируя с обстановкой, валялось несколько целлулоидных попугаев-погремушек, какими развлекают грудных детей.
— Да у вас тут прямо музей.
— Просто долго живу, вот и собралось, — сказала Аделаида. — Это фламандская школа, а это поздний Репин. Он мне сам подарил.
Барочкин, изумленный, повернулся к старухе:
— А вы, простите, из бывших?
Аделаида грустно улыбнулась:
— Уж не из будущих. Я из бывших — курсисток, были такие вредные женщины, их еще нигилистками звали. — Она достала из старинной шкатулки серебристую нитку бус и протянула Барочкину смущенно. — Вы меня сегодня… растрогали, и я хочу сделать вам подарок. Это не плата, не подумайте. Просто вряд ли мне этот предмет когда-нибудь пригодится.