Ладога, Ладога...
Шрифт:
— Зачем так?! — поняв, о чем она думает, качнул головой Барочкин и решительно направился к двери. — Будьте здоровы!
…Этажом ниже на его стук из двери выглянула Зинаида. Ее живые глаза радостно блеснули из-под платка:
— Коля, вот не. ждала!
Она ввела его в свою комнату. Комнатка была скромная: стол, зеркало, постель. Барочкин подошел к столу и стал выкладывать из карманов: кусок сала в тряпочке, баночку меда, несколько яичек.
— Это откуда? — Она, не веря, взирала на это богатство. — Где же
— За Ладогой.
— Получается, сегодня у меня праздник.
— И дальше получится, — пообещал Барочкин. — Я теперь часто в городе буду. Наряд получил — прямо в Питер войскам довольствие возить.
— Не знаю, как и благодарить, — потупилась Зинаида.
Он смотрел на ее милое лицо, вьющиеся на висках волосы.
— А я для себя стараюсь. — И шутливо подмигнул: — Хочу после войны в Ленинграде постоянную прописку иметь.
Зинаида быстро взглянула на него исподлобья. Он вынимал из кармана вязку сушеных грибов, и вдруг вместе с ней вытащилась серебристая нитка бус. Ои с досадой смотрел на бусы — все-таки Аделаида ухитрилась незаметно сунуть их ему в карман.
— А это что?
— А это… тебе. — И, внезапно перейдя на «ты», он шагнул к ней близко и бережно одел бусы ей на шею.
Их глаза встретились. Она тихо засмеялась. Подошла к зеркалу.
— Это же настоящий жемчуг. Ему цепы нет. Нет, Коля, вы оставьте. До воины это же было целое состояние…
— То до войны, — сказал Барочкин небрежно. — А сейчас ничему цены нет, кроме… — И, не договорив, вытащил из-за пазухи и положил на стол кусок черного хлеба.
На рассвете туманный ладожский берег разбудили выстрелы.
Шоферы, спавшие в землянках после тяжелых ночных рейсов — большинство не раздеваясь, вскочили. Петя Сапожников схватился за карабин.
Слышались возгласы:
— Что такое?!
— Немцы?!
— В ружье!
Выбегали на снег, оглядывались, щелкая затворами. В тумане то тут, то там звучали выстрелы, какие-то крики. Совсем рядом, у штабной избы. Разбуженные люди растерянно поворачивались, держа карабины наизготовку.
Навстречу им, проваливаясь по колено в снег, бежал помкомвзвода Чумаков. Кричал на бегу:
— Вверх оружие! Вверх! — Добежал, скомандовал: — Рота, слушай мою команду! Пли!
Залп ударил в воздух. Солдаты смотрели на Чумакова, недоумевая. А он сказал:
— Мерецков Тихвин взял!
Мороз был такой, что от радиаторов машин, двигающихся одна за другой по ледовой трассе, поднимался белый туман.
Петя Сапожников вел полуторку быстро, то и дело гудя и обгоняя другие медленно ползущие машины.
— И куда торопится — к богу в рай? — сердито удивился мерзнувший на дороге регулировщик.
Впереди, на обочине, забелела палатка медпункта, обнесенная с трех сторон стеной из снежных кирпичей,
— С наступающим! — громко сказал он, входя и привыкая к полумраку.
В палатке горела печка, на ней стояла большая кастрюля. Возле печки сидели пожилые санитары, Надежда, а рядом с нем незнакомый Пете лейтенант, лобастый, с непослушной шевелюрой. Это был метеоролог дороги, он расположился здесь по-домашнему, сняв шапку и распахнув шинель, видно, был в медпункте свои человек.
— А, обмороженный, — узнав Петю, кивнул ему один из санитаров.
Петя шагнул к печке:
— Надя, это вам… новогодний подарок с Большой Земли. — И достал из-за пазухи несколько морковок, связанных вместе с парой свеколок и репок. — Букет образца сорок первого года… — И улыбнулся.
Надежда повернулась от печурки, и ее молодое лицо в отблесках огня было удивленным и неприветливым.
— Как говорится, «не домой, не па суп», — смешавшись, проговорил Петя.
Казалось, Надежда сейчас откажется и ответ ее будет резким.
Но тут вмешался метеоролог:
— Почему не на суп? — И взял у Пети «букет». — У нас тут как раз мировой суп намечается, — он пошевелил ложкой в закипавшей кастрюле. — Моя тушонка, ваши овощи, а у Нади самая вкусная вода на всей Ладоге! — И передал овощи санитарам. — Присаживайтесь…
Петя покачал головой:
— Нет, мне ехать надо. — И сказал, обращаясь к Наде: — Надя, я просто забежал вас поздравить и пожелать в новом году…
Надя быстро взглянула на него:
— У меня одно желание: не обмораживайтесь, пожалуйста, больше…
— Ладно, — кивнул Петя.
— Чтоб я вас пореже видела…
Петя посмотрел ей прямо в глаза:
— А вот это не получится… нравится вам это или нет… и вашим лейтенантам! — И, повернувшись, вышел из палатки.
У печурки наступило молчание. Потом метеоролог усмехнулся:
— Решительный молодой человек.
— Да не обращайте внимания… — передернула плечами Надя.
— Ну, напрасно вы так, сестра. По моему, этот запальчивый водитель объяснился вам в любви.
Надя удивленно вскинула на него глаза.
— «Не домой, не на суп» — это ведь Маяковский, — сказал метеоролог. —.. «а к любимой в гости две морковники несу за зеленый хвостик!». Вот как эти стихи кончаются.
— Нужны они мне. — не сразу тихо ответила Надя.
— Морковка — очень! — сказал метеоролог и, взяв у санитара очищенную им морковину, бросил ее в кастрюлю. А без стихов ведь тоже бывает не обойдешься!
Петя ехал по почерней ледовой дороге, освещенной бегущим светом фар, объезжал торосы и полыньи, над которыми лютый мороз поднимал пар. И строчки стихов звучали в нем, согревая его, помогая преодолеть враждебное пространство.