Lady de Montmorency
Шрифт:
Эти слова разорвали её мир на две половины. В комнате стало до странности тихо, даже не слышно было шума ветра за окнами. Всё застыло — и время, и воздух, и даже её сердце, которое замерло на миг, прежде чем заколотиться так, что заложило уши.
— Жду ребенка?.. — спросила она едва слышно, словно это слово было чужим, незнакомым ей.
Лекарь кивнул, и его голос, спокойный, но настойчивый, прорезал вязкую тишину:
— Это радостное известие, госпожа. Но… вам нужно беречь себя. Любое перенапряжение или стресс могут причинить вред.
Он продолжал говорить, произносил что-то о режиме, отдыхе, правильном питании,
Она не чувствовала радости. Страх разливался тягучим, ледяным потоком по венам, парализуя её изнутри. Этот ребёнок… Он не был частью её планов, не был частью её беспокойной, хрупкой жизни. Где-то в глубине сознания зарождалась паника. Она вспомнила шёпот при дворе, завистливые улыбки, готовые разорвать её, как хищные птицы.
— «Что я скажу им? Что я скажу ему?» — мысли метались хаотично, ударяя одна о другую, как разбитые осколки зеркала.
Слёзы подступили к глазам, но она заставила себя улыбнуться. Это была слабая, горькая улыбка человека, пытающегося скрыть, что внутри него разворачивается буря. Лекарь не заметил, или сделал вид, что не заметил, поклонился и вышел, оставив её в одиночестве.
Мария закрыла глаза и провела ладонью по животу, всё ещё плоскому, ещё не выдавшему её тайну. И всё же где-то там, в этой хрупкой оболочке, уже билось крохотное сердце. Её сердце, его сердце… Сердце, которое перевернёт её жизнь.
Но будет ли это благословением или проклятием?
Мария знала правду. Она знала это с той самой минуты, как услышала слова лекаря. Этот ребёнок не был от короля. Редкие, холодные ночи, проведённые с Аурелианом, не могли дать жизни новой душе. Их близость была скорее формальностью, долгом, который она исполняла без радости. Нет, сердце знало истину. Ребёнок принадлежал Фридриху — её запретной любви, её слабости, её единственному настоящему счастью в мире лжи и условностей.
Она встала к окну, вцепившись в его раму, словно та могла удержать её от падения в бездну паники. В груди всё горело: страх и боль сливались в удушающий ком. Если это станет известно… Она представила себе гнев короля, ледяной и беспощадный, подобно зимнему ветру. Позор — это был бы наименьший из её страхов. Изгнание или смерть — вот что ожидало её и ребёнка, если правда всплывёт. Король, каким бы снисходительным он ни был в государственных делах, не прощал личного предательства.
Мария обессиленно опустилась на кресло, сцепив пальцы так, что они побелели. Её мысли метались, как птицы, попавшие в клетку. Фридрих… Их украденные мгновения счастья, их ночи, наполненные шёпотами, обещаниями, которые она никогда не сможет сдержать. Всё это теперь стало цепью, тяжёлой и неразрывной. Она вспомнила его глаза — глубокие, полные нежности, когда он смотрел на неё, как на весь мир. Но эта нежность теперь причиняла боль. Она не могла больше позволить себе слабость.
— Это должно закончиться, — прошептала она хрипло, едва различая свой голос среди шума своих мыслей.
Слёзы подступили к глазам, но она стиснула зубы, заставляя себя оставаться сильной. Её ребёнок… этот крохотный, ещё не родившийся человек, которого она носит под сердцем, заслуживает лучшего. Не страха, не позора, не угрозы гибели. Он заслуживает жизни. И ради этой жизни она сохранит тайну любой ценой. Даже
Она поднялась с кресла, чувствуя, как внутри поднимается новый, непривычный огонь. Не слабости, не паники, а решимости. Руки дрожали, когда она провела ладонью по животу.
— «Я не подведу тебя», — подумала она, словно говоря своему нерождённому ребёнку.
Фридрих должен уйти из её жизни. Их встречи, их взгляды, их обещания — всё должно остаться в прошлом. Она должна сказать ему об этом, как только представится возможность. И, возможно, это разобьёт её сердце, но другого пути не было.
Тяжёлый вздох сорвался с её губ. Она подошла к зеркалу, увидев в нём женщину с усталым, но решительным взглядом. Ей предстояло многое. Она будет бороться с этим одиночеством, с этим грузом. Для неё самой не осталось пути назад. Теперь была лишь одна цель: защитить ребёнка.
Склонив голову, она прошептала:
— Прощай, Фридрих. Ты всегда будешь в моём сердце. Но теперь я должна стать сильной не ради тебя, а ради него.
Эти слова были как удар кинжалом, оставляя после себя боль, которая ещё долго будет жечь её изнутри. Но Мари знала: она должна вынести это. Ради жизни, которая теперь значила для неё всё.
***
Прошло восемь месяцев, и мир вокруг Мари изменился. Она чувствовала, как с каждым днём на её сердце ложится всё больше тяжести, а внутри растёт неутолённая боль. Но по крайней мере на поверхности всё казалось спокойным. Заговорщики, те придворные, что так тщательно плели интриги, угрожая разоблачением её тайной связи с Фридрихом, создавали фальшивые документы и другие, были отосланы из дворца. Они исчезли из её жизни, как тени, и теперь в королевских залах не шептались о её неверности. Но она знала: они всё ещё скрыто наблюдают, готовые нанести удар в любой момент.
Король, наконец, заявил, что не потерпит оскорблений в адрес своей королевы. Его поступки стали более уверенными, он защищал её с такой решимостью, что даже самые смелые языки замолкли. Королева больше не была объектом слухов, но её душа была уязвима, как никогда прежде. Король не позволял никому осуждать её, но он и не мог угадать, что происходит в её сердце. Он не знал, что её мысли, её боль, её несбывшиеся мечты прячутся за королевской маской. Он не знал, что её любовь уже давно покинула его, но в её сердце всё ещё горела память о другой.
Фридрих не переставал бороться за неё. Он был скрытым, почти невидимым, но его усилия были отчаянными и беспомощными. Он пытался вернуться в её жизнь, как призрак, оставивший свой след в её прошлом. Он посылал ей письма, их встреч не было, но в каждом слове, в каждом взгляде, в каждом жесте скрывалась надежда. Он знал, что она избегает его, что её сердце закрыто, но отчаяние толкало его на новые шаги.
Мари не хотела слышать его. Она закрывала глаза на его попытки, не позволяла себе даже ответить. Но чувства не угасали. В каждом его письме, в каждом взгляде её сердце сжималось. Это было мучительно. Она не могла забыть, не могла избавиться от этого горького, но неизбежного чувства. Но она была решительна. Она знала, что не может больше позволить себе быть слабой. Они не могли быть вместе. Они не могли вернуть то, что утратили. Она была королевой, а он — её запретной любовью, той, что принесёт только боль.